— С возрастом вы научитесь ценить инстинкты, — заметил он, обнажая в улыбке белые ровные зубы. — Ваш мир построен на фактах — это типично для математика. Но все великие философы были математиками, они обладали разумом, способным порождать абстрактные идеи. Инстинкты — это абстрактные, но не всецело оторванные от мыслей эмоции. Мое чутье всегда казалось мне естественным результатом событий или опыта, я считал его никчемным и все-таки в глубине души высоко ценил.
— Карл Маркс не был математиком, — возразила Нелл.
— Так он и не философ. Скорее, исследователь человеческого поведения. Разума, а не души.
— Эти инстинкты… Вы хотите сказать, что я должна поскорее вернуться домой? — спросила она, не скрывая сожаления. — Так вам подсказывает чутье?
— Точно не знаю. Но мне будет вас недоставать. Нет ничего приятнее, чем готовить для едока с отменным аппетитом. Не могу дождаться, когда мне снова выпадет такой шанс.
И тем не менее он ничем не выдал, что относится к ней как мужчина к женщине, за что Нелл была благодарна ему.
— Чудесный вечер, — чуточку высокопарно произнесла она.
— Но он уже закончился. — Он поднялся. — Пойдемте, я провожу вас и посажу на извозчика.
— Я дождусь трамвая.
Бэда вынул из кармана часы, щелчком открыл крышку.
— Нет, только не в этот час. У вас есть деньги на извозчика?
— Господи, ну конечно! — Ее глаза заблестели. — Но инстинкт не позволяет мне кататься в наемных экипажах — терпеть не могу тесные вонючие коляски. И потом, неизвестно, кто сидел в них до тебя.
— Разрешите, я оплачу эту поездку.
— Ни в коем случае! Хотите прибавить ее к моим грехам? Из-за меня вы уже разорились на прислугу и ледник! Сколько стоит доставка льда дважды в неделю — три пенса? Шесть?
— Четыре. Но мне нет нужды экономить: труд членов парламента, в том числе и от рабочей партии, щедро оплачивается и вознаграждается привилегиями. У меня есть сбережения. — Он перевел дыхание, взял Нелл под руку и вывел из дома. — Признаться, я уже всерьез задумался о том, за сколько хозяин продаст этот дом. Если цена будет разумной, я не прочь его купить.
Дочь Александра Кинросса обдумала это заявление, прищурив глаза и поджав губы.
— Сбейте цену, чтобы была не выше двух сотен. Да, дом стоит на участке площадью целый акр, но в промышленном районе. Без канализации. Если кому-нибудь вздумается построить здесь завод, за дом и землю много не дадут — сейчас в цене участки у побережья. Для строительства на этом месте длинного дома с террасами не подойдет форма участка Предложите хозяину сто пятьдесят — и посмотрите, что он ответит.
Бэда взорвался смехом:
— Сказать-то легко, труднее сделать! Я отродясь не умел торговаться.
— И я тоже, — удивленно отозвалась она. — Но поскольку вы мне нравитесь, Бэда, я готова торговаться от вашего имени.
— Приятно слышать. Вы мне тоже нравитесь, Нелл.
— Отлично. — И она замахала рукой, увидев проезжающего извозчика. — Повезло! Надеюсь, до Глиб он меня довезет.
— Накиньте три пенса чаевых — и он отвезет вас куда угодно. Только пусть не сворачивает на Парраматта-роуд — там орудуют уличные банды.
— Симптом трудных времен, как сказал бы папа. Безработной молодежи надо куда-то выплескивать энергию. Значит самое время покупать недвижимость. — И она забралась в тесную коляску. — Я напишу вам из Кинросса.
— Да, напишите. — попросил он и посторонился, пропуская усталую лошадь, запряженную в дребезжащую коляску — Нет, ты не напишешь, — произнес он вполголоса, вздохнул и направился к дому. Ни к чему это — он социалист, сын уэльского углекопа, а она — дочь самого богатого капиталиста Австралии. Ребенок, которому нет и семнадцати, стоящий на пороге жизни. Бэда, как принципиальный человек, твердо решил, он ни за что не позволит Нелл увлечься им, зайти слишком далеко. «Да, вот так. Всего хорошего, Нелл Кинросс».
Но Нелл вернулась в Кинросс только после Нового года и своего семнадцатого дня рождения. Ее отец и тетя Руби прикатили в Сидней «развеяться», как выражался Александр: театр, музеи, картинные галереи, выставки, даже пантомимы. Развлекаясь напропалую, Нелл совсем забыла про собственные предчувствия — и чутье Бэды Талгарта.
— Я не могла отказать отцу, — оправдывалась Нелл перед матерью.
— Ну разумеется, — согласилась Элизабет, видимо, ничуть не обидевшись. — В сущности, это даже к лучшему. А я, похоже, придала слишком много значения пустякам.
— Каким?
— Анна стала злиться на Долли и обижать ее.
Кровь отхлынула от лица Нелл.
— Не может быть, мама!
— Это случилось только однажды, шесть недель назад.
— Но как? Почему?
— Честное слово, не знаю. Мы никогда не оставляем Анну наедине с малышкой, но в тот раз Пиони что-то штопала и отвлеклась. И вдруг Долли вскрикнула и разрыдалась. А когда Пиони бросилась к ней, Анна ее не подпустила и все повторяла: «Плохая кукла! Плохая Долли!» — Элизабет беспомощно смотрела на дочь, такой мольбы в ее глазах Нелл еще никогда не видела. — Анна держала Долли за руку, щипала ее, царапала. Бедная малышка отбивалась и плакала — я как раз проходила по коридору и услышала ее. Анна никак не хотела отпустить дочь, продолжала щипать ее и называть плохой. Только вдвоем с Пиони мы сумели отнять Долли, с трудом успокоили, увидели жуткие лиловые синяки и несколько дней не подпускали к ней Анну. Тогда Анна разозлилась. Ты ведь знаешь ее, она никогда не злится! Лишь становится неуправляемой во время месячных. В конце концов мы решили снова принести ей Долли, и все вспышки гнева прошли, как рукой сняло. К счастью, Долли не протестовала — наверное, она еще не помнит про боль, а без Анны уже скучает.
— Пиони — это кто? — нахмурилась Нелл.
— Одна из сестер Вон. Руби прислала ее нам, когда Долли сделала первые шаги и начала говорить. Пиони, конечно, Яшму нам не заменила, но все-таки помогла мне.
— По характеру она похожа на Яшму?
— Пожалуй, нет, но всей душой предана девочке.
— Надо было мне оставить папу в городе, а самой вернуться домой, — мрачно произнесла Нелл. — Пойдем к ним, мама.
Детская могла бы служить моделью для художника — ее обстановка была идеально продумана до последней мелочи. Младшая сестра Вон сидела возле Анны, которая держала на коленях Долли; две головы с черными волосами, одна с прямыми, другая с кудрявыми, склонились над изящной светловолосой малышкой, пухленькой, с ямочками на щеках.
В прошлый раз Нелл видела Долли еще младенцем, но с тех пор прошло почти два года, девочка научилась ходить, у нее отросли льняные волосы, шелковистыми локонами обрамляющие кругленькое личико херувима, на котором выделялись глаза оттенка аквамарина. Темные брови и ресницы указывали на то, что с возрастом и волосы потемнеют. Долли не походила ни на Александра, ни на Элизабет и, очевидно, уродилась в отца.