Виктор сделал горьковатый глоток. Сдувая пузыристую пену с верхней губы, он увидел, как компания человек в пятьдесят, главным образом подростков, уходит по мосту под многоцветным экзотическим флагом ПОРТОСа с вожатым, державшим автомат наизготовку. “На Тверскую. Телеграф брать”, – горласто объявил кто-то.
– Уберите выпивку! Я буду жаловаться! Не позорьте ряды! – появился узколицый человек с противогазом через плечо.
Прикладываясь к бутылочке, Виктор пошел в сторону Калининского.
Военные грузовики с ревом выезжали туда и уносились на большой скорости, им кричали и махали с тротуаров и принимались уверенно и увлеченно обсуждать, куда те поехали: на Лубянку, в Минобороны, в ТАСС, в Краснопресненское РУВД за автоматами, потрошить оружейный магазин, в Таманскую дивизию за подмогой…
Он провожал их долгим взглядом, и ему казалось: они несутся прямиком к прощальному солнцу.
Лена включила телевизор вовремя. Привычное лицо ведущего было неожиданно новым: растерянным, коричневатым, в темных пятнах, очки словно бы вдавились в глазницы.
– Уважаемые телезрители, – он с трудом разлепил пересохшие губы. – В связи с вооруженной осадой телецентра, – жадно лизнул край рта, – мы вынуждены прервать вещание.
На экране повисла радужная сетка.
Лена пробежалась по каналам – не работали все, кроме РТР, где тоже малоузнаваемая, в малиновых пятнышках – ага, без грима, – взволнованная светловолосая ведущая округляла прозрачные глаза и звонко чеканила, иногда прерываясь, чтобы с немой мольбой проглотить слезный комок:
– Нападающие используют автоматы, гранатометы, тяжелую технику. Напомню, сегодня днем толпа боевиков, прикрываясь женщинами и детьми, напала на сотрудников милиции и прорвалась к зданию бывшего Верховного Совета. По состоянию на пятнадцать часов убито как минимум десять милиционеров. Многие взяты в заложники. По сведениям из Кремля, президент ввел в Москве чрезвычайное положение и комендантский час. В эти минуты бесчинствующая толпа приступила к штурму телецентра Останкино. Напомню, мы работаем из резервной студии.
– Сволочи! Что творят! – Лена подняла голову к мутному потолку, как бы обращаясь на второй этаж, в пустую комнату мужа. – Разве так нормально? – Она повернулась к дочери, которая, сидя за столом, впервые в жизни, сама не понимая зачем, пыталась разгадывать кроссворд. – Ты смотри, что в Москве происходит… Таня!
– А?
– Разуй глаза, а…
– Мам, там папа, да? – сомнамбулически спросила Таня, продолжая глядеть в газету.
– Ой, неужели туда полез? – Лена сделала телевизор громче и тихо добавила: – Кобелина…
…На углу мэрии Виктор обнаружил грузовик с открытым кузовом, набитым мужчинами с трофейными дубинками, некоторые были в касках и при щитах.
– Куда? – заглянул в окно водителя.
– Останкино брать! – оскалился тот под черными усами подковой и показал два пальца, напряженно трепещущих рогаткой V.
Грузовик сорвался с места, сидевшие в кузове разом подскочили, и их умчало.
Рядом люди заполняли красный автобус с выбитыми стеклами. Виктор вошел в автобус, пропустив вперед невысокую женщину с короткой темной стрижкой. Она приткнулась в конец салона и села, сначала внимательно осмотрев сиденье – нет ли там осколков, он, пробравшись следом, встал рядом. У нее была бежевая юбка до колен, челка спадала на лоб.
Автобус заполнился и, непрестанно сигналя, поехал под шумный разговор:
– Победа!
– Сегодня день рождения Есенина!
– Все-таки есть Бог на белом свете!
– Такое раз в жизни бывает!
– Будет о чем рассказать внукам!
– Кстати о птичках – этот щит пулю удержит?
– Не удержит.
– А два щита? Если я два щита подставлю?
– Срут на голову, ответить не дают…
– Я с Алма-Аты, хоть родным привет передам!
– Я поближе, из Калуги. У меня погоняло на баррикаде – Калуга.
– Получим эфир – армию позовем…
– За Ельцина армия точно не пойдет. Военные обещали: крови проливать не будем.
– Если народ правду услышит, сразу миллион на улицу выйдет…
– Народ для них скотина бессловесная…
– Русский человек как ребенок, всему верит, что по телеку.
– Ты сам, что ли, не русский?
– Я-то русский, но я прозрел!
– Надо сделать передачу “Сутки для народа”! Не час – сутки! Ясно? Пускай, кто хочет, выступает!
– Смотрю телевизор и думаю: “Демократ, а, демократ! Дай хоть словечко сказать!”
– Я не смотрю, не выдержал, на помойку отнес.
– Теперь заново покупать придется!
Когда выехали на Садовое, разговоры сменились песней. Сначала оглушительно исполнили гимн Советского Союза, хотя кто-то протестовал, называя себя монархистом, а потом затянули: “Степь да степь кругом…”
Виктор не пел, он навис еще ниже над женщиной с челкой, которая тоже не пела, и тронул ее за плечо, втянув шоколадный запах духов:
– Хорошо едем, с ветерком…
Она посмотрела на него без удивления, смуглая, с длинной шеей, розоватой помадой рта и крупноватым носом-сапожком.
– Для нас перекрыли. Правительственная трасса, – мечтательно засмеялась.
– Народное правительство!
Она засмеялась снова, и в смехе ему послышалось что-то знакомое, как будто радиопозывные, код, позволяющий восстановить ее имя.
– Радио “Парламент”! – сказал Виктор, радостно находя решение. – Вы… Вы Татьяна Иванова?
– Нет, – она покачала головой. – Олеся меня зовут.
– Витя. Олеся, а вы тоже прорывались?
– Я?
– От “Октябрьской”!
– Я у зоопарка живу, всё в окне, вышла и пришла. Выходной сегодня. Так бы я сейчас на работе была. Я в самые первые дни приходила, когда оцепления еще не было.
– За идею, да?
Она вскинула на него недоумевающие яркие агатовые глаза.
– Вы за идею какую-то, правильно? – терпеливо объяснил Виктор.
– А… Я за интерес! Интересно всё самой увидеть! История все-таки… И много тут, конечно, людей хороших… кому не всё равно…
– У вас голос очень знакомый. – Виктор даже причмокнул. – Вы точно ни на каком радио не работаете?
– Да откуда? На бензоколонке я работаю. Объявляю в микрофон кому сколько литров. Вот голос и сделался, как на радио.
“Похожа на Ленку чем-то, – подумал Виктор. – Глазами, что ли?”
Песня оборвалась, автобус поехал медленнее, перестав сигналить, все, толкаясь, припали к окнам, за которыми в сизом дыму ползли бэтээры, плотно усиженные солдатами в черном с серыми пятнами камуфляже – в черных масках-чулках до ноздрей, в касках-сферах, с автоматами и ручными пулеметами. Бэтээров было восемь. В автобусе замолчали, молчали и на броне.