– Почему вы думаете, что это была именно моя машина? – он старался говорить спокойно, но получалось у него не очень хорошо.
– Потому что зеленый «Форд», госномер Т 308 МК, зарегистрирован в ГАИ как машина, принадлежащая именно вам, Латышеву Марату Александровичу, 1969 года рождения. Ваши комментарии?
– Никаких комментариев. Это ошибка.
Марат говорил то, что считал нужным говорить, но чувство у него было такое, будто пол под ногами горит. Признаваться нельзя, иначе вскроется его близкое знакомство с матерью Турбина и начнутся ненужные разговоры. Вероника Матвеевна попросила привезти ее к загсу. Ее на регистрацию, конечно, не позвали, а ей очень нужно было там быть. Она, конечно, не сказала Марату, зачем, но он и без того догадался, хотя и промолчал. Нет, признаваться никак нельзя, но и не признаваться в такой ситуации тоже нельзя. Надо срочно что-то придумывать.
– Да нет, Марат Александрович, не ошибка, – говорил ему оперативник тихо и как будто даже укоризненно. – Так что уж давайте выбирать одно из двух: либо вы были рядом с тем местом, где совершено убийство, либо давали свою машину тому, кого наняли сорвать бракосочетание Элены Бартош. Так что вы выбираете?
Марат долго собирался с духом. Выхода не было. Он постарался быстро настроить себя на роль страдающего, покинутого любовника. Но все-таки какая же сволочь засекла его машину в Кунцеве? Найдет – ноги поотрывает.
– Да, я был там, – наконец произнес он с глубоким вздохом. – Был. Ну и что?
– Действительно, ну и что? – согласно кивнул Селуянов. – Ну были – и были. Зачем надо было это скрывать и приплетать сюда еще несчастную Емельянцеву? Хоть ее пожалели бы, ведь заставили девушку врать, да еще так неумело. Так что вы делали тринадцатого мая в Кунцеве, Марат Александрович?
– Вам не понять, – сухо откликнулся Латышев. – Вас когда-нибудь женщины бросали?
– Еще как, – усмехнулся Николай. – И что из того?
– И вы спокойно отходили в сторону, смирялись, переставали надеяться?
– Поконкретнее, пожалуйста, господин Латышев, если можно, – поморщился оперативник. – Мы говорим о вас в данный момент, а не обо мне.
– Я надеялся. Вы понимаете? Надеялся, до самой последней минуты ждал, что случится чудо, что Эля одумается и вернется ко мне. И даже в день ее свадьбы я продолжал надеяться, поэтому и приехал туда, в Кунцево. Смотрел издалека, как они выходят из машины, как входят в загс. И все не верил, что это конец. Хотел увидеть своими глазами, как они будут выходить оттуда уже супругами. Думал, пока не увижу – не уеду. Пока не увижу – буду надеяться. Вот, собственно, и все.
– А почему вы сразу мне этого не рассказали?
– А вы сами рассказали бы кому-нибудь о таком? – ответил Марат вопросом на вопрос. – Это же слабость, сладкие слюни. Не по-мужски как-то.
– Ну что ж, вам виднее. Скажите, а ваша подруга Емельянцева знает, где вы были тринадцатого мая? Вы же должны были объяснить ей свою странную просьбу.
– Какую просьбу? – не понял Латышев.
– Солгать и составить вам алиби. Как вы ей это объяснили?
– Никак, – равнодушно откликнулся он. – Попросил, и все.
– И ее это устроило?
– Вполне. Ольга мне доверяет…
От разговора с Селуяновым остался неприятный осадок. Марат понял, что Николай ему не верит, хотя виду и не подает, кивает согласно, поддакивает сочувственно. Но ведь не докажешь ничего. Ну соврал, ну Ольгу приплел, но покаялся и признался. Иди пойми, врет или нет.
Марат проскочил поворот на дорогу, по которой можно было подъехать к даче со стороны ворот, и проехал чуть дальше. Он хотел заехать со стороны калитки, через которую ходили напрямик к озеру.
Заглушив двигатель, он аккуратно запер машину и достал ключ от замка, на который запиралась калитка. Дача была обнесена высоким забором, и замок на калитке был отнюдь не игрушечным. Латышев шел через заросли малины, глубоко вдыхая вкусный прохладный воздух и привычно оглядывая огромный участок. В последний раз он был здесь в конце прошлого лета, когда не было еще этого хилого философа, когда позади был упоительный месяц на Балатоне, а впереди – вхождение в клан Бартошей. Тогда он приезжал сюда совсем с другими чувствами и смотрел на кирпичный двухэтажный особняк совсем другими глазами. Глазами будущего собственника. Он уже тогда знал, что Бартош затеял переезд в Калифорнию, и готов был на все, чтобы уехать с ним. Даже если для этого придется жениться на его дурочке дочке. Хотя хорошенькая, спору нет, но дура непроходимая. С ней двух слов сказать не о чем. То ли дело Ольга, с которой он мог после занятий любовью часами разговаривать, оставаясь в постели. Но Ольга – не тот вариант, на который можно делать ставку. На ее плечах он в рай не въедет. А на Эле – запросто. Тамила, женщина прямая и циничная, еще год назад сказала ему:
– Имей в виду, Маратик, уезжает только наша семья, а не вся фирма вместе с персоналом. Ты можешь уехать с нами только в качестве зятя. Больше никак. И забудь о том, что Пишта высоко ценит твои способности. Это здесь, в России, то, что ты умеешь, – на вес золота. А в Штатах это может делать любой начинающий менеджер.
В первый раз Марата такие разговоры покоробили, даже обидели. Он пришел в «Голубой Дунай» мальчишкой, заканчивал школу, а по вечерам приходил в офис мыть полы и протирать мебель, в пять утра вскакивал, чтобы к восьми часам, перед самым началом уроков, успеть забросить сумки с продуктами, купленными на рынке. Начал с мальчика на побегушках, потом поступил в институт на вечернее отделение, а днем работал у Бартоша, осваивал на практике экономические премудрости, стоял за спиной у бухгалтеров, пытаясь разобраться в тонкостях баланса, носился по всему городу, пристраивая рекламу и отыскивая покупателей, выполнял массу поручений, сначала мелких, а потом все более серьезных. Он боготворил Иштвана, считал его своим наставником и искренне полагал, что жизнь его, Марата Латышева, отныне навсегда связана с «Дунаем». Правда, это не помешало ему два года назад прочитать в глазах Тамилы недвусмысленный намек. Намек был понят правильно, и ожидаемые от него действия совершены на хорошем уровне и с должной долей тактичности. Супруга шефа осталась довольна и, надо отдать ей должное, свиданиями не злоупотребляла. Они встречались с тех пор регулярно, но не часто, примерно раз в месяц.
Когда Тамила начала настойчиво рекомендовать ему в жены свою дочь, Марат расценил это как желание закрепить подле себя молодого любовника. Но, познакомившись с Эленой поближе, он понял, что Тамила руководствуется не столько своими сексуальными желаниями, сколько стремлением пристроить девочку в хорошие руки. Она трезво оценивала весьма невысокие умственные способности Элены и боялась, что та приведет в семью что-нибудь уж совсем неподходящее, став жертвой охотников за состоянием. Что ж, так оно и случилось в конце концов. Марат винил в этом только себя: не надо было тянуть, надо было сразу после возвращения с Балатона тащить девчонку в загс. Но уж очень не хотелось. Бартош постоянно хвалил его, называл своей правой рукой, подчеркивал высокое положение Марата в фирме, и он, глупец, надеялся, что Бартош без него не уедет. Еще как уедет!