На этот раз Антон искал долго, всматриваясь в длинную полосу распечатки.
– Да, она вышла замуж год спустя за какого-то Давыдова.
– Грузин сорвался с крючка, – глубокомысленно прокомментировала Настя. – Пошли дальше. Аристов и Лукичева…
Чистяков уехал в Жуковский, ему нужно было встретиться со своим аспирантом, который готовился к защите диссертации, поэтому об обеде Настя вспомнила только тогда, когда от голода засосало в желудке. К этому времени им удалось найти трех женщин в возрасте «за сорок», у которых по каким-то причинам свадьбы не состоялись.
– Сейчас бросим в организм какой-нибудь еды и поедем к этим дамам, – решила она. – Потом продолжим со списками.
На этот раз им не повезло, из трех женщин удалось найти «живьем» только одну, двух других в Москве не оказалось. Одна отдыхала где-то за границей, другая была в командировке. Та, несостоявшаяся жена, которую они застали дома, весело улыбаясь, рассказала, что ее попросили помочь одному хорошему человеку и заключить с ним брак, чтобы он мог получить от своего учреждения двухкомнатную квартиру. Разумеется, он собирался ее отблагодарить за хлопоты. Но пока прошло время между подачей заявления и регистрацией, у жениха на работе сменилось руководство, его резко повысили в должности и квартиру предоставили без всяких условий, так что необходимость в фиктивном браке отпала.
Около семи часов вечера Антон привез Настю домой.
– Будем продолжать? – спросил он, когда она открывала дверь, чтобы выйти из машины.
– Если вы не устали. Но мне так неловко вас эксплуатировать…
– Настя, мы же договорились, – с упреком произнес он, запирая машину.
Дома она снова села за компьютер, а Шевцов устроился на полу между распечатками.
– Жданов и Кохомская.
– 1968 год.
– Рожнов и Огнева.
– 1970 год.
– Малахов и Никитина.
– 1955 год.
– Смотрите регистрацию.
– Да, есть. Она вышла замуж за Грядового.
– Слободин и Кузина.
– 1975 год…
К десяти вечера в глазах у них рябило от букв и цифр.
– Хватит, Антон, поезжайте домой. Я вас совсем замучила.
– Может, перейдем на «ты»? – предложил он, усаживаясь на полу по-турецки. – Каторжный труд сближает.
– Давай, – согласилась она. – Но суть от этого не меняется. Все равно я тебя замучила.
– А когда я уеду, ты ляжешь спать?
– Нет, конечно. Буду продолжать искать.
– Тогда я останусь.
– Но уже поздно…
– Настя, что значит поздно? Поздно – это когда девушке одной нужно возвращаться по темным улицам. А я мужчина, и к тому же на машине. Я уеду, когда ты сама выдохнешься.
– Тогда тебе придется поселиться здесь навсегда, – усмехнулась она. – Я выдохнусь только тогда, когда умру. Может, чуть позже. Стахеев и Полянская.
– 1963 год.
– Есипов и Телятникова…
* * *
Ларисе казалось, что ее мочевой пузырь сейчас разорвется с оглушительным грохотом. Она больше не могла терпеть.
– Мне нужно в туалет, – жалобно сказала она.
Он молча вышел из комнаты и принес ей «утку».
– Я не могу при тебе… Отведи меня в туалет.
У нее на глазах выступили слезы. Неужели придется пройти и через такое унижение?
– Или так – или никак, – буркнул ее мучитель, подсовывая «утку» под ее ягодицы. – Нашла время стесняться.
Одна рука ее по-прежнему была прикована наручником к батарее, другая привязана к туловищу. Она была совсем беспомощна.
– Мне нужно снять трусики… Я же не могу так…
Он наклонился и резким движением сорвал с нее маленькие прозрачные трусики.
– Давай. Я отвернусь.
Лариса закрыла глаза. Ей хотелось умереть. Он спокойно, без малейшего признака брезгливости вынес из-под нее судно.
Боже мой, во что она влипла! Она вспомнила имена и телефоны двух друзей Сергея, которые наверняка знали, где он, и имели с ним связь. В первую минуту она хотела было сказать об этом своему мучителю, но вдруг подумала о том, что не только она, но и Сережа попадет в руки этого психа. Он же сумасшедший, это очевидно. Он убьет Сережу, а перед этим будет его истязать. Нет, она постарается этого не допустить. Она будет держаться сколько сможет, она попытается спасти Сережу от этого чудовищного маньяка.
– Ну, вспомнила кого-нибудь?
– Нет еще.
После процедуры с «уткой» он и не подумал надеть на нее белье, и теперь Лариса лежала на полу совсем голая. Она заметила, что ее мучитель то и дело поглядывает на ее обнаженные бедра и покрытый золотистыми волосами лобок. Может быть, удастся его смягчить хотя бы этим? Она готова была отдаться ему, чтобы хоть немного облегчить свою участь. Но главное – чтобы спасти Сережу.
Несмотря на боль во всем теле, она постаралась немного раздвинуть ноги, чтобы выглядеть более соблазнительно. Взгляды мужчины сделались более частыми и задерживались на ней уже дольше. Лариса снова изменила позу и не сумела сдержать стон – на ягодицах и бедрах не осталось живого места от нанесенных ногой ударов.
– Чего вертишься? – недовольно спросил он. – Вспомнила?
– Нет пока.
– А ноги зачем раздвигаешь? Потрахаться захотелось?
– С таким мужчиной, как ты? Конечно. – Она постаралась улыбнуться призывно, но улыбка вышла жалкой и кривой. – Ты такой необычный, такой сильный, такой загадочный. Любая будет счастлива с тобой…
– Да?
Он с любопытством посмотрел на нее.
– Не врешь?
– Честное слово.
– Сейчас проверим.
Насмешливо глядя на нее, он расстегнул брюки.
– Ну как? Не передумала? Будешь, значит, счастлива со мной потрахаться? Посмотрим.
Он деловито снял брюки и плавки, сильным ударом раздвинул ей ноги и встал между ними на колени.
– В последний раз спрашиваю. Не говори потом, что я тебя изнасиловал.
Ларисе стало страшно, но она мужественно растянула губы в улыбке.
– Что ты, я же сама предложила.
– Ладно, коль так.
Внезапно он нагнулся и закрыл ей рот ладонью.
– Чтобы не вздумала орать, – прошипел он, глядя ей в глаза, и неторопливо улегся, устраиваясь поудобнее.
Все происходило как при замедленной киносъемке. Мужчина двигался неторопливо, размеренно, методично совершая однообразные движения и не отрывая взгляда от ее лица. В его глазах Лариса не увидела ничего – ни сладострастия, ни животной похоти, ни даже намека на получаемое удовольствие. Это было лицо экспериментатора, с любопытством наблюдающего на предметном стекле под микроскопом, как живут и размножаются микроорганизмы. Даже в самый главный момент лицо его не исказилось и не дрогнуло, только между зубов просочилось некое подобие не то вздоха, не то шипения.