– Он не подонок, – возразила она. – Он очень хороший.
– Да он же тебя растлил, какой же он хороший. Тебе пятнадцать лет было, это ж статья уголовная, ты что, не соображаешь?
– Но я его любила, – кинулась Лариса защищать своего возлюбленного. – Я же сама хотела, он меня не растлевал. Не смейте так говорить о нем.
– Любила ты. – Он презрительно скривился. – Да твой Сережа тебя в грош не ставит, а ты говоришь: «Любила». Увидел телку молоденькую, свеженькую, которая умирает от желания, аж мокрая вся сидит, так почему не попользоваться? Плевать он хотел на твою любовь и на твои переживания. Вон приспичило ему – пошел и изнасиловал первую попавшуюся девушку, хотя ты его целыми днями ждешь не дождешься. Да и сама ты ничем не лучше его. Он девушку изнасиловал и избил, а ты его покрываешь, следователя обманываешь. Ты же такая же женщина, как и она. Неужели тебе не жалко ее? Себя-то поставь на ее место.
– Была я на ее месте, – тихо сказала Лариса. – Я же рассказывала.
– Э, нет, то совсем другое. Ты по глупости своей пострадала, сама виновата, что потащилась с незнакомыми парнями в подвал. Музыки тебе захотелось, видишь ли! А она-то чем виновата? Тем, что твоему дружку в штанах приперло? Ты себя с ней не равняй, сучка похотливая. Ты в десять, нет, в сто раз хуже ее. Ты такая же дрянь, как твой хахаль. Он над тобой измывается, а ты терпишь, значит, ты ничем не лучше его. Что заслужила, то и получила.
– Я люблю его, – произнесла она еле слышно. – Я ничего не могу с этим сделать. Я пробовала уйти от него, но поняла, что не могу. Он меня как околдовал.
Она все еще надеялась откровенностью и искренностью вызвать в нем хоть какие-то человеческие чувства. Но ее мучитель распалялся с каждой секундой все больше, глаза засверкали недобрым огнем, губы побелели. Лариса поняла, что просчиталась, что все оборачивается совсем не так.
– Да как его можно любить, этого козла вонючего! – Он уже почти кричал. – Любят головой, а то, что ты делаешь, ты делаешь совсем другим местом. Спасти его хочешь? Морочишь мне голову, что не знаешь, кому звонить и кого просить? Врешь ты все, грязная потаскуха!
Он вскочил и снова затолкал ей в рот тряпку и залепил пластырем. Лариса закрыла глаза. Сейчас он будет ее бить. Господи, как же вынести это…
Первый удар пришелся в промежность, второй – в живот.
– Передком меня купить хотела? Думала – растаю? Не вышло у тебя ничего, сучка, и не выйдет, – приговаривал он, методично нанося несильные, но очень болезненные удары.
Из ее горла вырывались глухие булькающие звуки, из глаз снова покатились слезы. Она лежала на полу связанная, голая, совершенно беспомощная и мечтала только об одном: умереть.
* * *
Настя и Антон проверили уже больше половины фамилий, которые были в списке подавших заявления и которых не оказалось в списке зарегистрировавших браки. В основном это были молодые женщины в возрасте до двадцати трех–двадцати пяти лет. Тех, кто постарше, разыскивали, ездили к ним домой или на работу, спрашивали, почему не состоялась свадьба. Причины были разные: тут тебе и автоавария, из-за которой жених попал в больницу надолго, и измены, предательства, глупые ссоры, вмешательство родителей, корысть. Но ни одна из женщин, во-первых, не была даже отдаленно похожа на ту, чья фотография была сделана в загсе Антоном Шевцовым, а во-вторых, не производила впечатления психически нездоровой.
Они возвращались домой к Насте и снова принимались за списки.
– Яцеленко и Дубинина.
– Дубинина, 1974 года рождения.
– Нарозников и Острикова.
– Тоже молодая, 1972 года.
– Ливанцев и Аллеко.
– Аллеко?
Антон поднял голову от расстеленных на полу списков.
– Настя, ты все-таки занесла вирус в машину.
– С чего ты взял? Что-нибудь не так?
– Я точно помню, что видел эту пару фамилий в числе вступивших в брак. Редкая фамилия, я несколько раз на ней спотыкался.
– Может, она за другого вышла замуж. Проверь, пожалуйста.
Антон стал медленно двигаться на коленях вдоль длинных полос бумаги, всматриваясь в мелкие буквы.
– Я точно помню, что видел Ливанцева и Аллеко. Куда же они делись? Ведь были же… А, вот они. Точно, Ливанцев и Аллеко. Зарегистрировали брак в апреле 1993 года.
– Ах ты черт, неужели действительно вирус?
Настя не на шутку расстроилась. Если окажется, что база данных и программа испорчены и компьютер выдает совсем не те фамилии, значит, придется все переделывать сначала. Хуже того, переделывать вручную. Сличать списки вслух и на глазок. Работы на год…
Внезапно ее осенило. Ведь в соответствии с программой компьютер должен был выдать ей те пары фамилий, которые не повторялись дважды, то есть которых не было в обеих базах данных. Они-то исходили из того, что такие фамилии могут появиться только в том случае, если жених и невеста подавали заявление, а брак не регистрировали. Но ведь могло быть и наоборот: они зарегистрировали брак, не подавая заявления. Конечно, не положено, но за взятку чего не сделаешь. И не такое бывает. Надо непременно это проверить. Может быть, никакого вируса в компьютере и нет и можно спокойно работать дальше.
– Антон, ищи быстренько среди подавших заявления эту парочку. Если их там нет, то все в порядке, машина не заражена.
Шевцов снова пополз по полу вдоль разложенных списков.
– Есть, – сказал он, удивленно поднимая голову. – Ливанцев и Аллеко подали заявление в октябре 1992 года.
– Значит, все-таки вирус, – тяжело вздохнула Настя. – Столько работы псу под хвост. Обидно! Ладно, пошли на кухню, сделаем перерыв и начнем все сначала и вручную. Не удалось мне приспособить компьютерную технологию к раскрытию преступлений.
Она заварила свежий чай для Антона, себе налила растворимый кофе. Настроение испортилось, даже хотелось расплакаться от обиды.
– Кстати, а почему у них был такой большой срок? – задумчиво произнес Шевцов, откусывая огромный кусок от сделанного Настей бутерброда.
– Ты о чем? – не поняла она.
– Они же подали заявление в октябре, а регистрировались в апреле. Полгода. Таких сроков не бывает, максимум три месяца.
– Ты, наверное, перепутал, – устало махнула рукой Настя. – Глаза устали, внимание рассеивается, посмотрел не на ту строчку.
– Да нет же, – стал горячиться Антон. – Я совсем не устал. Я не мог перепутать.
– Мог, мог. Еще чаю налить?
– Да не мог же! Ты что, не веришь мне?
– Слушай, чего ты так разволновался? – удивилась Настя его горячности. – Ну подумаешь, месяц перепутал. Главное – фамилии.