– Командир! С каких пор ты начал зазнаваться? Уже не признаешь боевых друзей…
Я машинально оглянулся. Кроме водителя и человека в замызганной торфяной грязью спецодежде, рядом никого не было.
– Это же я… Старший лейтенант Ершов…
– Павел Егорыч?! Что ты здесь делаешь?
– Копаю могилы. Куда деваться? Увидел тебя, не смог не подойти.
Мы обменялись крепким рукопожатием.
– Никогда бы не поверил, что ты можешь сменить боевое оружие на совковую лопату, – с нескрываемым изумлением сказал я. – Не предполагал, что встретимся в таком жутком месте.
– Лучше бы в ресторане, как в былые времена, – согласился Ершов.
По губам Павла Егоровича скользнула легкая улыбка. Я пристально смотрел в его глаза и читал в них то, что не было высказано словами: стыд, горечь и боль унижения. Его осунувшееся лицо выглядело усталым и мрачным, а во взгляде прослеживалось что-то похожее на отчаяние.
Заметив, что я далек от всего происходящего и думаю о чем-то своем, он осторожно спросил:
– Покойная. Та самая замужняя женщина?
– Да.
– Прости! Наверное, мне не следовало тебя останавливать? Давно не виделись. Обрадовался…
– Правильно сделал, что подошел. Я тоже искренне рад. Просто сейчас не самое подходящее время. У меня на душе кошки скребут.
– Понимаю. Долго не задержу.
Павел Егорович внимательно посмотрел на меня. Несколько секунд мы оба настороженно молчали, потом он глубоко вздохнул и неторопливо заметил:
– Солидно выглядишь, Михаил Николаевич. Представительный мужчина!
Он попытался улыбнуться, но улыбка так и не получилась.
– Ты еще начни осыпать меня комплиментами, словно барышню.
Пытаясь хоть как-то подбодрить Ершова, я по-дружески похлопал его по плечу.
– Нет, серьезно. Если не ошибаюсь, то уже полковник?
– Ошибаешься.
– Точно, Николаич! Как же я сразу не сообразил? С твоим характером это не звание. В таком случае, разреши поздравить с генеральскими погонами! Приятно узнать, что хоть кому-то из нас подфартило.
– Да нет, Павел Егорыч, поздравлять-то меня особо не с чем. Я ведь давно сугубо гражданская личность.
Ершов закурил и предложил мне сигарету, но я наотрез отказался.
– Так и не куришь?
– Нет.
– А я дымлю, как паровоз. Одышка замучила. Кашляю…
Он махнул рукой и по привычке выматерился, потом продолжил:
– Впрочем, все это ерунда! Не самое главное в жизни. Лучше расскажи что-нибудь о себе?
– Помотала меня судьба по всей России-матушке! С севера на юг и с запада на восток. Был в теплых краях, а дольше всего задержался в Архангельской области.
– Наверное, в Плесецке? Не сомневаюсь, что твоя гражданская профессия связана с военной промышленностью. Если не ошибаюсь, там расположен испытательный космодром…
– Я не имею к космосу ни малейшего отношения. Последние два года жил в Северодвинске…
– Понятно! Занимаешься атомными подводными лодками?
– Нет. Ты слишком хорошо обо мне думаешь. Поначалу перебивался случайными заработками. Был сторожем. Одно время даже подметал улицы. Подрабатывал таксистом. Теперь планирую заняться бизнесом.
Я экспромтом выдумал то, чего со мной никогда не было, чтобы хоть как-то Павел Егорович приподнялся передо мной в собственных глазах и не чувствовал себя таким ущербным человеком, у которого вся жизнь пошла под откос.
– Удачно?
– Пока не знаю. Есть некоторые наметки. Надеюсь, что все получится.
Я посмотрел на Ершова виноватым взглядом.
– Тебе пора ехать? – понимающе спросил Павел Егорович.
– Сегодня я не готов к нашей встрече. Извини…
– Тебе повезло, что хоть успел приехать на похороны.
– Да, конечно…
– Прими мои соболезнования.
– Спасибо, Егорыч. Надеюсь, скоро свидимся. Я обязательно вытащу тебя из этой дыры.
– Так ведь у меня контузия…
– Неважно!
Павел Егорович поежился от ветра, вбил в свой мобильник мой телефонный номер и, понурив голову, пробормотал:
– Еще один вопрос… Ты демобилизовался из-за того случая?
– Да. Эта девушка до сих пор стоит у меня перед глазами.
– Значит, все-таки кто-то проболтался?
– Сам ушел. У нас стукачей не было!
– А ведь я тоже… После того…
– Искренне сожалею, что совершил самосуд над грешной и заблудшей душой, – произнес я поникшим голосом.
– Напрасно себя казнишь, командир. Грехи ее велики и порочны. Мы все были согласны с твоим решением. Даже не сомневайся, ты имел на это моральное право!
– Пустые отговорки. Любое преступление совершается с молчаливого согласия тех людей, которые могли ему противостоять. К сожалению, меня никто не остановил…
– Это не было преступлением, – возразил Павел Егорович. – Справедливое возмездие. Сам Господь был на нашей стороне. Мы действовали от его имени и по его указанию!
– Но ведь ты неверующий?! – скептически подметил я.
– И сейчас неверующий, но тогда было предзнаменование свыше…
Мы оба глубоко задумались, невольно вспоминая прошлое.
– В тот злополучный летний полдень нас было пятнадцать человек, – понурым голосом произнес Павел Егорович. – Семеро получили по свинцовой пуле. Ни миллиметр влево, ни миллиметр вправо! Ровно на три сантиметра выше переносицы.
– Это была жестокая и безжалостная визитная карточка, – сказал я. – Вражеский снайпер не метил ни в висок, ни в затылок. Только в одну точку…
– Он играл с нами, как со слепыми котятами. Мы не знали, кто будет следующим. Ты не захотел быть подопытным кроликом и призвал нас к решительным действиям.
– Помню, – все тем же поникшим голосом произнес я. – В то время был свято уверен, что лучше погибнуть в бою, чем трястись от страха в ожидании неминуемого конца!
– Мы потеряли еще троих бойцов, но взяли штурмом противоположное здание и поднялись на крышу, где скрывался снайпер. Ты первым посмотрел в глаза этому чудовищу…
Павел Егорович затянулся очередной порцией табачного дыма и рассудительно добавил:
– В какой-то степени мы все были готовы понять своего противника. Но, к нашему всеобщему изумлению, это была молодая женщина! Божье создание, по сути своей являющееся символом мира, добра и материнской любви! Не уродливая, не умалишенная. Даже с нежным красивым лицом и невинными черными глазами. Она брала наших парней на прицел снайперской винтовки и подсчитывала реальную прибыль.