Юрист был молод, ему еще не исполнилось тридцати лет. Он закончил Йель одним из лучших в своем выпуске, после чего получил место в Вашингтоне. Он мог бы стать помощником судьи Верховного суда, но ему перебежал дорогу какой-то выскочка из Мичиганского университета. Впрочем, теперь он не сомневался, что это место не понравилось бы ему. Новый Верховный суд уже пять с лишним лет представлял собой оплот твердолобых консерваторов, поборников предельно узкого толкования конституции, поклонявшихся букве закона, словно она заменила для них Зевса — верховное божество древних греков. Как баптисты из южных штатов на своих молитвенных собраниях или телевизионных проповедях, которые показывали каждое воскресенье по утрам и которые он видел лишь мельком, переключая каналы в поисках утреннего ток-шоу.
Черт возьми!
Он вновь перечитал рапорт и был на сей раз оскорблен качеством изложения. Мало того, что солдат армии Соединенных Штатов убивал без жалости и без оглядки на международные законы, так он еще описал все это таким языком, который и суконным-то назвать было бы слишком мягко.
Рапорт попал к нему на стол от приятеля-однокурсника, работавшего в аппарате министра обороны, с запиской, что никто в Пентагоне не обратил никакого внимания на эту бумагу, но он, юрист, считает ее совершенно возмутительной. Нового министра обороны совершенно подмяли под себя гнусные бюрократы с противоположного берега реки. Хотя он и сам юрист, но ему приходится слишком много общаться с этим быдлом в погонах. Он никак не отреагировал на этот отвратительный документ, невзирая даже на то, что действующий президент запретил применение вооруженной силы где бы то ни было, кроме открытых войн.
«Ну уж нет!» — решил молодой юрист и принялся составлять свою собственную пояснительную записку по поводу этого дела. Этой гневной записке предстояло попасть к руководителю секции, выпускнику Гарварда, имевшему прямой доступ к президенту. Ну, во всяком случае, такой доступ у него должен был иметься, поскольку его отец был одним из главных политических сторонников президента.
«Этот первый сержант Дрисколл — просто убийца», — думал юрист. Конечно, когда дело дойдет до процесса, судья может пожалеть его, сослаться на то, что он вроде как солдат и вроде как воевал. Юрист твердо знал, что это чушь, что войны никакой нет, потому что Конгресс ее не объявлял. Но общественное мнение привыкло воспринимать происходящее там именно так, и адвокат Дрисколла будет упирать именно на это, и федеральный окружной суд — который защита выберет под предлогом беспристрастного отношения к солдату, — сжалится над убийцей именно по этой причине. Это стандартная тактика защиты, но при любых обстоятельствах убийце придется несладко. Даже если его оправдают (что вполне вероятно, особенно если учесть, что защитник поработает над составом жюри присяжных, что ему будет не так уж трудно сделать, особенно в Северной Каролине), он получит хороший урок, который пойдет на пользу и множеству других солдат, которые пока еще бегают по горам с ружьями, а не торчат на скамье подсудимых.
Чего тут рассуждать — этот случай окажется посланием, а это послание просто необходимо отправить. Среди множества вещей, которые отличают Соединенные Штаты от какой-нибудь банановой республики, на первом месте стоит беспрекословное подчинение военщины гражданскому руководству. Иначе Америка не отличалась бы от Кубы или какой-нибудь паршивой Уганды при Сиди Амине. Преступление Дрисколла, какой бы мелкой сошкой он ни был, выходило за грань допустимого. Этим типам необходимо постоянно напоминать о том, кто ими командует.
Юрист закончил подготовку сопроводительной записки и переслал документ своему руководителю секции, не забыв поставить запрос на сообщение о прочтении электронного письма. Этого Дрисколла необходимо как следует проучить, и сделает это именно он. В этом молодой юрист нисколько не сомневался. Да, они охотились за Эмиром, но ведь они его так и не поймали, значит, придется отвечать за неудачу, как полагается в реальном мире.
После пятичасовой поездки автомобилем он сел в Каракасе на самолет, чтобы лететь в Даллас и следующие намеченные места. В сумке, которую Шазиф Хади взял с собой в самолет, находился ноутбук, который на пункте контроля тщательно проверили, чтобы удостовериться, что это действительно компьютер, а не муляж. Проверили также и девять компакт-дисков с различными играми, предназначенными для того, чтобы коротать время перелета над океаном. Кроме одного. Но даже если бы проверили этот диск, то обнаружили бы только набор кодов, написанных на языке программирования C++ и не имеющих, на взгляд непосвященных, ровно никакого значения. Но, если только Управление транспортной безопасности не держит на своих пунктах досмотра программистов и хакеров, никто так и не сможет отличить его содержимое от обычных компьютерных игр. Ему ничего не говорили о том, что именно он везет, лишь указали место встречи в Лос-Анджелесе, где он должен будет передать этот диск некоему человеку. Его предстоит узнать по обмену условными фразами.
Совершив передачу, он для видимости проведет еще несколько дней в Калифорнии, потом вылетит в Торонто, а оттуда вернется на свою то ли постоянную, то ли временную базу, чтобы ждать нового задания. Он был прекрасным курьером — не знал ничего по-настоящему важного и потому не мог выдать ничего важного.
Между тем ему отчаянно хотелось послужить делу более серьезным образом, о чем он и сообщил человеку, с которым имел дело в Париже. Неужели он не доказал еще свою преданность, неужели могут быть сомнения, что он готов пожертвовать жизнью, если прикажут? Действительно, он был очень слабо подготовлен в военном отношении, но ведь в современной войне не только стреляют из ружей, верно? Впрочем, наряду с этими мыслями, Хади ощущал и угрызения совести. Если Аллах в его мудрости потребует от него большего, он с радостью повинуется. Но если ему предначертано и дальше играть эту скромную роль, он и с этим смирится без ропота. Чего бы ни потребовал от него Аллах, он с готовностью выполнит все, что угодно.
Он прошел проверку, оказавшуюся для него более тщательной, нежели для всех остальных — в последние годы во всех аэропортах внимательно присматривались практически ко всем людям, сколько-нибудь похожим на арабов, и направился к выходу на посадку. Еще двадцать минут, и он уже сидел в кресле самолета с пристегнутым ремнем.
Чистое время его путешествия должно было составить лишь двенадцать часов, включая поездку на автомобиле в аэропорт вылета. И сейчас он сидел в задней части салона первого класса по правому борту авиалайнера, играл в одну из тех компьютерных игр-«стрелялок», которые помогают убить время, оставляя свободными мозги, и подумывал, не посмотреть ли кино на крохотном экране, которым можно было пользоваться бесплатно (вернее, пользование ими входило в стоимость билета). Но он был близок к личному рекорду в игре и решил отложить кино на потом. Потом он подумал, что бокал вина позволит улучшить счет в игре. Поможет расслабиться, и пальцы будут лучше двигаться по сенсорной площадке…
Начальник президентского штаба Уэсли Макмаллен почти бегом промчался по коридору, успев заметить кивок секретаря, толкнул дверь и оказался в Овальном кабинете. Он опаздывал, правда, не более чем на минуту, но президент был крайне пунктуальным человеком. Все остальные уже собрались — Килти сидел в большом кресле в торце кофейного столика, а Энн Рейнольдс и Скотт Килборн расположились на кушетках по обе стороны. Макмаллен опустился в кресло напротив президента.