Наступила очередь Дорис.
— Вытри лицо, девушка! — прикрикнула на нее Аврелия. — Быстро вытри лицо и успокойся! Если не успокоишься, я прикажу выпороть тебя прямо здесь!
Девушка вытерла лицо подолом своего домотканого платья. Слово Аврелии — закон.
— Кто подбил тебя на это, Дорис?
— Он обещал мне мешок золота и свободу, госпожа!
— Публий Клодий?
— Да.
— Был ли это только Публий Клодий или в этом участвовал кто-то еще?
Что же сказать, чтобы облегчить себе грядущее наказание? Как ей снять с себя хотя бы часть вины? Дорис прикидывала быстро и хитро. Она была продана в рабство, когда пираты напали на ее рыбацкую деревню в Ликии. Ей тогда было двенадцать лет, ее уже можно было насиловать и продавать. До Помпеи Суллы она сменила двух хозяек, и обе они были старше и строже, чем жена великого понтифика. Служба у Помпеи превратилась для нее в рай, а маленький сундучок под кроватью Дорис в ее собственной спальне был полон подарков. Помпея была щедрой и беззаботной. Но теперь для Дорис ничто не имело значения, кроме предстоящей порки. Если с нее сдерут кожу, Астианакт никогда больше не посмотрит на нее! Любой мужчина содрогнется, увидев такое.
— Была еще одна, госпожа, — прошептала Дорис.
— Говори громче, чтобы тебя все слышали, девушка! Кто еще замешан?
— Моя хозяйка, госпожа. Госпожа Помпея Сулла.
— Каким образом? — спросила Аврелия, не обращая внимания на реакцию Помпеи, которая ахнула при этих словах, и на бормотание свидетельниц.
— Госпожа, если на собрании присутствуют мужчины, вы не пускаете туда Помпею без Поликсены. Я должна была впустить Публия Клодия и провести его наверх, где они с Помпеей могли остаться наедине.
— Это неправда! — взвыла Помпея. — Аврелия, клянусь всеми нашими богами, что это неправда! Я клянусь Bona Dea! Я клянусь, клянусь, клянусь!
Но рабыня упрямо настаивала на своем: у ее госпожи было назначено свидание с Клодием.
Через час Аврелия сдалась.
— Свидетели могут идти домой. Жена и сестры Публия Клодия, вы тоже можете идти домой. Завтра будьте готовы ответить на вопросы, когда кто-нибудь из нас придет к вам. Это касается только женщин. И вы будете иметь дело только с женщинами.
Помпея Сулла лежала на полу, рыдая.
— Поликсена, проведи жену великого понтифика в ее комнаты и ни на секунду не оставляй ее одну.
— Мама! — крикнула Помпея Корнелии Сулле, когда Поликсена помогала ей встать на ноги. — Мама, помоги мне! Пожалуйста, помоги мне!
Еще одно красивое, но каменное лицо.
— Никто не может помочь тебе, кроме Bona Dea. Ступай с Поликсеной, Помпея.
Возвратилась Кардикса, которая провожала гостей, заливавшихся слезами. Их помятые платья трепал сильный ветер. От пережитого шока они были не в состоянии идти — им пришлось долго ждать паланкинов и носильщиков, которые были уверены, что до рассвета они не понадобятся. Женщины сидели вдоль Священной улицы, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, и с ужасом взирали на проклятый город.
— Кардикса, запри Дорис.
— Что со мной будет? — крикнула девушка, когда ее уводили. — Госпожа, что со мной будет?
— Ты будешь отвечать перед Bona Dea.
Ночь кончалась. Рассветало. Остались только Аврелия, Сервилия и Корнелия Сулла.
— Пойдем в кабинет Цезаря, посидим там. Выпьем немного вина, — Аврелия печально улыбнулась, — но не будем называть его молоком.
Вино, стоявшее на консольном столике у Цезаря, немного помогло. Аврелия дрожащей рукой провела по глазам, расправила плечи и посмотрела на Корнелию Суллу.
— О чем ты думаешь? — спросила мать Помпеи.
— Я думаю, что Дорис лгала.
— Я тоже так думаю, — сказала Сервилия.
— Я всегда знала, что моя бедная дочь очень глупа. Вряд ли она настолько коварна. У нее не хватило бы смелости помогать мужчине осквернить Bona Dea. Она не стала бы этого делать! — сказала Корнелия Сулла.
— Но Рим будет думать именно так, — возразила Сервилия.
— Ты права, Рим поверит в тайное свидание во время священной церемонии и начнет сплетничать. О, это кошмар! Бедный Цезарь, бедный Цезарь! Чтобы такое случилось в его доме, с его женой! О боги, какой это будет праздник для его врагов! — воскликнула Аврелия.
— У зверя две головы. Кощунство — ужаснее, но скандал будут помнить дольше, — сказала Сервилия.
— Согласна. — Корнелия содрогнулась. — Вы можете вообразить себе, что сейчас говорят на Новой улице? В этот самый момент служанки ищут носильщиков по тавернам. Они просто умирают от желания рассказать всем об этом безобразии. Аврелия, как нам показать Благой богине, что мы любим ее?
— Я надеюсь, Фабия и Теренция — какая замечательная и разумная женщина! — как раз сейчас ищут способ.
— А Цезарь? Он уже знает? — спросила Сервилия, чьи мысли никогда не уходили далеко от Цезаря.
— Кардикса отправилась в Субуру — сообщить ему. Если он сейчас не один, они будут говорить на наречии галльских арвернов.
Корнелия Сулла поднялась и повернулась к Сервилии, взглядом давая ей понять, что им пора уходить.
— Аврелия, ты выглядишь очень усталой. Мы больше ничем не можем помочь. Я иду домой, немного посплю. Надеюсь, ты сделаешь то же самое.
Цезарь с присущим ему тактом не стал возвращаться в Общественный дом до рассвета. Он пошел сначала в Регию, где помолился, принес жертву на алтарь, зажег огонь в священном очаге. После этого он отправился в официальное помещение великого понтифика, расположенное позади Регии, где зажег все лампы. Затем послал за учениками жрецов Регии, проследил, чтобы хватило кресел всем понтификам, присутствующим в Риме. Сделав все это, он позвал Аврелию, зная, что она уже ждет.
Аврелия выглядела старой! Боги, неужели его мать — старая?
— О, мама, мне очень жаль, — сказал он, помогая ей сесть в самое удобное кресло.
— Не жалей меня. Цезарь. Жалей Рим. Это ужасное проклятие.
— Рим залечит свои раны, все религиозные коллегии позаботятся об этом. Важнее, чтобы ты пришла в себя. Я знаю, как много для тебя значил ритуал Bona Dea, проводимый в твоем доме. Какой злой, идиотский, эксцентричный поступок!
— Этого можно было бы ожидать от какого-нибудь грубияна из Субуры, который из пьяного любопытства способен перелезть через стену во время ритуала! Но я не в силах понять Публия Клодия! Да, я знаю, его воспитал этот обожающий его дурак Аппий Клавдий. Да, я знаю, что Клодий любит мутить воду. Но переодеться женщиной, чтобы осквернить Bona Dea? Сознательно совершить святотатство? Он, должно быть, сумасшедший!
Цезарь пожал плечами.