Поэтому в ответ Клеопатра примирительно сказала:

— Да, я знаю об этом. Мне жаль, что ты оскорблен.

— Я не хочу быть царем Рима, и я не хочу быть богом! — проворчал он.

— Но ты — бог, — просто сказала она.

— Нет, я не бог! Я смертный человек, Клеопатра, и меня ждет судьба всех смертных! Я умру! Слышишь? Умру! А боги не умирают. Если бы меня сделали богом после моей смерти, все было бы по-другому. Я спал бы себе вечным сном, не ведая, что я — бог. Но живой и смертный я быть таковым не могу. Да и зачем мне быть царем Рима? — сердито добавил он. — Как диктатор я и так могу делать все, что хочу.

— Он как бык в загородке, которого дразнит и мучает толпа сорванцов, чувствующих себя в безопасности, — с большим удовлетворением сказала Сервилия Гаю Кассию. — О, как я рада! И Понтий Аквила доволен.

— Как поживает твой преданный любовник? — мило поинтересовался Кассий.

— Работает на меня против Цезаря, но очень осторожно. Конечно, Цезарь не любит его, но одна из слабых сторон Цезаря — его хваленая справедливость, так что он будет продвигать перспективного человека, даже если это бывший республиканец. И настоящий любовник Сервилии, — промурлыкала она.

— А ты стерва.

— Я всегда была стервой. Я должна была ею стать, чтобы выжить в доме милейшего дядюшки Друза. Ты знал, что он запер меня в детской и запретил мне покидать ее, пока я не вышла замуж за отца Брута? — спросила она.

— Нет, не знал. Почему Ливии Друз сделал это?

— Потому что я шпионила за ним для моего отца, который был врагом Друза.

— В каком возрасте?

— Лет с девяти.

— А почему ты жила у брата твоей матери, вместо того чтобы жить со своим отцом? — спросил Кассий.

— Моя мать изменила моему отцу с отцом Катона, — сказала она, и лицо ее исказила мучительная гримаса, хотя с тех пор прошла целая вечность. — И мой отец счел, что ее дети могут быть не от него.

— Это логично, — хмыкнул Кассий. — И все же ты шпионила для него?

— Он был патрицием Сервилием Цепионом, — сказала она, словно этим все объяснялось.

Зная ее, Кассий принял ответ.

— Что у вас вышло с Ватией в провинции Африка? — спросила она.

— Он не разрешил ни мне, ни Бруту собирать долги.

— Понимаю.

— Как дела у Брута?

Вскинув черные брови, она равнодушно ответила:

— Откуда мне знать? Он пишет мне не чаще, чем тебе. А с Цицероном переписывается. Почему нет? Они как две старухи.

Кассий усмехнулся.

— Я встретил Цицерона в Тускуле и провел с ним вечер. Он сейчас пишет хвалебную песнь в честь Катона. Как тебе это понравится, а? Думаю, что не очень. Но назревающая война в Испаниях так пугает его, что он буквально трясется от страха при всей его неприязни к Цезарю. Я спросил его почему, и он сказал, что, если дети Помпея побьют Цезаря, Рим узнает более худшие времена.

— И что ты ответил ему, дорогой Кассий?

— Что, как и он, предпочел бы существовать при спокойном хозяине, которого знаю. Помпеи родом из Пицена, а я не знаю ни одного пиценца, который бы в глубине души не был жесток. Поскреби пиценца — и проглянет дикарь.

— Вот почему из них получаются столь замечательные плебейские трибуны. Они любят ударить в спину и счастливы этим. Тьфу! — плюнула Сервилия. — По крайней мере, Цезарь чистопородный римлянин.

— Настолько чистопородный, что имеет право быть царем Рима.

— Как и Сулла, — согласилась она. — Но опять же как и Сулла, он не хочет.

— Если ты так уверена в этом, почему стараешься убедить всех, что он спит и видит себя коронованным?

— Просто от нечего делать, — созналась Сервилия. — Кроме того, во мне, наверное, есть что-то пиценское. Я обожаю доставлять неприятности.

— Ты видела царицу? — спросил Кассий, чувствуя приятную теплоту от сознания, что он римлянин и находится в Риме.

О, как хорошо дома! Тертулла, может быть, наполовину и Цезарь, но другая ее половина — Сервилия, а в результате он получил обворожительную, обольстительную жену.

— Дорогой мой, царица Египта и я — теперь подружки, — проворковала Сервилия. — Какие все-таки римлянки дуры! Поверишь ли, большинство женщин моего положения решили считать ее infra dignitatem! Глупо, правда?

— А почему ты так не считаешь?

— Мне с ней интересно. Как только Цезарь уедет в Испанию, я введу ее в моду.

Кассий нахмурился.

— Уверен, тещенька, что твои мотивы не слишком хороши, но, как бы там ни было, они выше моего понимания. Ты знаешь ее так мало. Она, возможно, более коварна, чем ты.

Сервилия вскинула вверх руки, потянулась.

— О, тут ты ошибаешься, Кассий. Я очень много знаю о Клеопатре. Видишь ли, ее младшая сестра провела в Риме почти два года. Цезарь держал ее здесь как пленницу для своего египетского триумфа. Ее поселили у старой Цецилии, а так как мы с ней подруги, то я сблизилась с Арсиноей. Мы часами болтали о Клеопатре.

— После триумфа прошло почти три месяца. Где же теперь эта царевна? — Кассий с притворной озабоченностью огляделся. — Разве она не у тебя?

— Она была бы здесь, если бы ей дали шанс. Но к сожалению, сразу после триумфа Цезарь посадил ее на корабль, идущий в Эфес. Я слышала, она будет там жрицей в храме Артемиды. А если попытается убежать, ее просто убьют, причем за хорошее вознаграждение. Очевидно, Цезарь обещал Клеопатре подрезать крылышки Арсиное. Очень жаль! Я так хотела соединить двух сестер!

Он поежился.

— Иногда, Сервилия, я рад, что тебе нравлюсь.

В ответ она поменяла тему:

— Кассий, ты действительно предпочитаешь иметь своим хозяином Цезаря?

Лицо его помрачнело.

— Я предпочел бы вообще не иметь хозяина. Признать кого-либо своим хозяином — значит нанести оскорбление Квирину, — зло ответил он.

VII
ТРЕЩИНЫ ПОЯВЛЯЮТСЯ
Intercalaris 46 г. до P. X. — сентябрь 45 г. до P. X

1

В ноябре племянник Цезаря Квинт Педий и Квинт Фабий Максим вывели четыре новых легиона из Плаценции на западе Италийской Галлии и через месяц привели их в Дальнюю Испанию. По сезону шло позднее лето, погода была жаркой. К их удовольствию, они нашли провинцию не совсем уж на побегушках у трех республиканских генералов, поэтому смогли построить хороший лагерь в верховьях реки Бетис и закупить урожай в этом районе. Приказ Цезаря был ожидать его, используя время на заготовки, хотя он и не предвидел каких-то затяжек в войне. Но лучше запасаться, чем голодать, говорил он, когда дело касалось снабжения.