Потом, в начале дополнительных дней, шедших за последним числом декабря, ситуация изменилась. Появился Лабиен с двумя легионами хорошо натренированных римлян и четырьмя легионами сырых местных рекрутов. Лагерь был осажден. Открытый бой легаты Цезаря Педий и Фабий Максим провели бы успешно, но осада давала Лабиену возможность использовать свои превосходящие силы с большим эффектом, что и сделал. Конечно, лучше запасаться, чем голодать. В осаде или не в осаде, но солдаты Цезаря были сыты. Опасаясь, что враг перекроет протекающий через лагерь ручей, четыре запертых легиона вырыли колодцы и стали ждать дальше. Цезарь вот-вот придет и освободит их.
С десятым, пятым, «Жаворонком», и двумя свежими легионами заскучавших на вольных хлебах ветеранов Цезарь вышел из Плаценции как раз тогда, когда его два легата в Дальней Испании оказались в осаде. По Домициевой дороге до Кордубы было около тысячи миль. Их покрыли в типичном для Цезаря темпе за двадцать семь дней при средней скорости тридцать семь миль за переход. Этому немало способствовало то обстоятельство, что на большей части пути не было необходимости строить на ночь временные лагеря. Галлия вдоль Домициевой дороги была такой мирной, что даже всегда бдительный Цезарь понимал, что все эти стены, канавы и частоколы никому в данном случае не нужны. Все изменилось, когда они спустились через перевал из Ламиния в Ближней Испании в Орет в Дальней Испании. Но к тому времени оставалось пройти сто пятьдесят миль.
Как только Цезарь появился, Лабиен исчез.
Секст Помпей остался в хорошо укрепленной Кордубе, а его старший брат Гней с основными силами пошел разбираться с демонстративно антиреспубликанской Улией. Но когда Лабиен прислал сообщение, что Цезарь идет на Кордубу, Гней Помпей, сняв осаду, вернулся к брату. И как раз вовремя!
— У нас тринадцать легионов, у Цезаря восемь, — сказал он Лабиену, Аттию Вару и Сексту Помпею. — Надо сразиться и навсегда с ним покончить!
— Да! — крикнул Секст.
— Да, — сказал Аттий Вар, но не так энергично.
— Категорически нет, — отрубил Лабиен.
— Почему? — спросил Гней Помпей. — Давайте покончим с ним. О, прошу вас!
— Сейчас Цезарь сыт, но скоро наступит зима, и, по словам местных, она будет суровой, — здраво рассудил Лабиен. — Пусть Цезарь дождется зимы. Надо надоедать ему, не давать делать новые запасы, пусть проедает старые.
— Но у нас на пять легионов больше, — сказал оставшийся при своем мнении Гней. — Четыре легиона из наших тринадцати — ветераны-римляне, другие пять почти так же хороши, и только четыре легиона вновь набранных рекрутов. Но и они теперь не так уж плохи. Я слышал, ты это сам говорил, Лабиен.
— Ты не знаешь, а я знаю, Гней Помпей, что у Цезаря есть еще галльская кавалерия. Восемь тысяч конников перешли перевал через девять дней после него, но теперь они здесь. Год был сухой, пастбища скудные, и если в верховьях Бетис выпадет снег, кавалерия перестанет быть силой. Ты ведь знаешь галльскую кавалерию. — Он умолк, фыркнул, скривил губы. — Нет, конечно не знаешь. Но я знаю. Я был с ними восемь лет. Почему, ты думаешь, Цезарь стал предпочитать галлам германцев? Когда драгоценные галльские лошади начинают недоедать, галлы снимаются и уходят домой. Поэтому мы задержим здесь Цезаря до весны. Как только лошади начнут голодать, он попрощается со своей кавалерией.
Слова Лабиена горько разочаровали обоих Помпеев. Но они были сыновьями своего отца. Помпей Великий никогда не вступал в бой, не имея численного преимущества. А с восемью тысячами кавалеристов у Цезаря был перевес.
Гней Помпей вздохнул, стукнул кулаком по столу.
— Хорошо, Лабиен, я тебя понял. Мы здесь зимуем, не давая Цезарю выйти к Бетис, где можно найти пастбища, не покрытые снегом.
— А Лабиен учится, — заметил Цезарь своим легатам, к которым присоединились теперь Долабелла, Кальвин, Мессала Руф, Поллион и адмирал Гай Дидий. Конечно, был среди них и Тиберий Клавдий Нерон, чья ценность заключалась только в его имени. Цезарь нуждался в любом из представителей старых патрицианских родов, чтобы облагородить свое дело. — Будет тяжеловато найти корм для лошадей. Это, конечно же, неудобство. Но конница нам сейчас очень нужна. У Лабиена отличная испанская кавалерия в несколько тысяч всадников. И он может набрать еще.
— Что ты намерен делать, Цезарь? — спросил Квинт Педий.
— Сидеть здесь, в верховьях Бетис, какое-то время. К зиме созреют кое-какие идеи. А пока нам следует убедить Лабиена, что его тактика действует. — Цезарь посмотрел на Квинта Фабия Максима. — Квинт, я хочу, чтобы твои младшие легаты в свободное время нашли достойных доверия людей среди наших центурионов, — пусть следят за настроением в легионах. Пока я не замечаю ничего подозрительного, но прошли те дни, когда я верил своим парням. Большинство людей, которых Вентидий набрал в Плаценции, ветераны, и он тщательно отбирал их. Я знаю. Но как бы то ни было, нужно держать ухо востро.
Наступило неловкое молчание. Ужасно, что Цезарь, любимый солдатами генерал, теперь им не верит! Но он прав. Недовольство коварно. Раз люди, сеющие зерна смуты среди рядовых, узнали, что это возможно, значит, они обрели рычаг воздействия на генерала. Армия постоянно меняется с тех пор, как Гай Марий стал набирать в ее ряды неимущих, и волнения были новым симптомом этого изменения. Цезарю поневоле приходится что-то решать.
С первого дня нового года календарь и сезоны пришли в абсолютное соответствие. Цезарь осуществил одну из своих идей. В начале января он повел легионы, чтобы осадить город Атегва на расстоянии одного дня пути от Кордубы, стоящей у реки Сале. Прямо в пасть льва. В Атегве было огромное количество провианта, но, что самое важное, Лабиен складировал там весь зимний запас фуража для своих лошадей.
Погода стояла суровая, марш Цезаря был неожиданным, тайным. К тому времени, как Гней Помпей почуял неладное и вывел свои войска из Кордубы, чтобы помешать захвату Атегвы, Цезарь уже окружил город двойным кольцом фортификаций, точь-в-точь как он некогда проделал это с Алезией. Внутреннее кольцо окружало город, внешнее сдерживало силы, пришедшие на выручку осажденным. Восемь легионов Цезаря были недосягаемы, а его галльская конница постоянно изматывала Гнея Помпея. Прибыл отсутствующий Тит Лабиен. Он угрюмо смотрел на циркумвалляцию.
— Ты не можешь ни помочь Атегве, ни прорвать кольцо, Гней, — сказал он. — Ты только теряешь людей. Отходи к Кордубе. Атегву мы потеряли.
Падение Атегвы, несмотря на ее героическое сопротивление, во многих отношениях стало ударом для республиканцев. Цезарь не только накормил своих лошадей, но и вынудил Лабиена отойти к побережью в поисках пастбищ и фуража, а испанцы стали терять веру в победу. Участились случаи дезертирства среди местных солдат.
Но спокойная радость Цезаря был отравлена письмом от Сервилии, присланным в сопровождении футляра со свитками.
Я думаю, ты получишь такое же удовольствие от приложения к моему письму, Цезарь, какое получила я. В конце концов, ты единственный, человек, чья ненависть к Катону достигает высоты Арарата. Этот перл создал деревенщина Цицерон, а опубликовал, естественно, Аттик. Случайно встретив этого двуличного плутократа, которому удается сохранять хорошие отношения и с тобой, и с твоими врагами, я его так отделала, что он долго теперь будет чесаться.