— «Федон», «Федон», «Федон»! — повторял он, хихикая.
Катон-младший испуганно смотрел на Статилла. Тот подтолкнул его.
— Иди, Марк! Немедленно убери меч!
Катон-младший вбежал в просторную спальню своего отца и схватил меч, повешенный за перевязь на крюк, вбитый в стену. Потом вернулся в столовую, где Прогнант откупоривал очередную бутылку вина.
— Возьми и спрячь! — сказал он, отдавая управляющему меч. — Шевелись! Быстро! Быстро!
Прогнант едва успел скрыться, как вошел Катон со свитком в руке. Он бросил его на свое ложе и повернулся.
— Темнеет, я должен сообщить пароль страже, — коротко бросил он и исчез, громко требуя водонепроницаемый сагум: собирается дождь!
Гроза и впрямь приближалась. Вспышки молний заливали столовую бело-голубым светом. Лампы еще не горели. Вошел Прогнант со свечой.
— Меч спрятал? — спросил его Катон-младший.
— Да, господин. Будь спокоен, хозяин его не найдет.
— Статилл, это невозможно! Мы не должны это допустить!
— Мы и не допустим. Спрячь и свой меч.
Через какое-то время Катон вернулся, бросил мокрый плащ в угол, взял с ложа «Федона». Затем подошел к Статиллу, обнял его и поцеловал в обе щеки.
Потом настала очередь Катона-младшего. Совершенно незнакомое ощущение — почувствовать, как руки отца обнимают тебя, эти сухие губы на твоем лице, на губах. В голове у него вспыхнули воспоминания о том дне, когда он рыдал, уткнувшись в грубое платье Порции. Отец тогда позвал их в свой кабинет, чтобы сообщить им, что он развелся с их матерью за ее связь с Цезарем и что они никогда, никогда больше не увидят ее. Ни на мгновение. Даже чтобы проститься. Маленький Катон безутешно ревел и звал маму, а отец велел ему не быть тряпкой. Показывать свою слабость неправильно, тем более по такой ничтожной причине. О, отец и потом был с ним часто жесток. И с другими тоже, безжалостно насаждая свою этику, свое приятие жизни. И все же… и все же… как он гордился тем, что Катон так велик и что он — его сын! Он опять плакал, демонстрируя свою слабость.
— Пожалуйста, отец, не надо!
— Чего не надо? — спросил Катон, удивленно глядя на сына. — Читать на ночь «Федона»?
— Не имеет значения, — плакал Катон-младший. — Неважно.
«Душа… душа, которую греки считали существом женского пола. Как правильно, — думал он, вслушиваясь в грозу за окном, — что природа отзывается бурей… где?., в моем сердце?., в уме?., в теле? Даже этого мы не знаем, так как же мы можем знать что-нибудь о душе, о ее чистоте или нечистоте? О ее бессмертии? Мне нужны подтверждения. Такие, чтобы у меня не осталось и тени сомнения!»
Облитый светом нескольких ламп, он сел в кресло, развернул свиток и стал медленно вникать в греческий текст. Ему всегда легче было разбирать греческий, чем латынь. Почему?
Он не знал. Он нашел то место, где Сократ задавал Симмию свой знаменитый вопрос. Сократ учил, задавая вопросы.
«— Скажи, как мы рассудим: смерть есть нечто?
— Да, конечно, — отвечал Симмий.
— Не что иное, как отделение души от тела, верно? А быть мертвым — это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, — тоже сама по себе?»
«Да, да, да, так и должно быть! Я — это не только тело, во мне есть еще чистый огонь моей души, и когда мое тело умрет, моя душа станет свободной. Сократ, Сократ, уверь меня в этом! Дай мне силу, дай мне решимость сделать то, что я должен сделать!»
«— Чтобы постичь истину, мы должны сбросить тело с себя… Душа создана по образу Бога, она бессмертна, она разумна, она постоянна и не может меняться. Она непреложна, в то время как тело сделано по образу человечества. Оно смертно, у него нет разума, оно имеет множество форм, и оно разлагается. Можешь ты отрицать это?
— Нет.
— Значит, если то, что я говорю, истинно, тогда тело должно разрушиться, а душа — нет».
«Да, да, Сократ прав, она бессмертна! Она не исчезнет, когда мое тело умрет!»
Почувствовав огромное облегчение, Катон положил свиток на колени и посмотрел на стену, ища глазами меч. Сначала он подумал, что несколько перепил, потом его смертные, наполненные фальшивыми видениями глаза признали истину: меч исчез. Он положил свиток на пристенный столик, поднялся и ударил мягким молотком в медный гонг. Звук унесся во тьму, разрываемую молниями и раскатами громом.
Вошел слуга.
— Где Прогнант? — спросил Катон.
— Гроза, господин, гроза. Его дети плачут.
— Мой меч исчез. Немедленно найди мне мой меч.
Слуга поклонился и исчез. Через некоторое время Катон снова ударил в гонг.
— Мой меч исчез. Немедленно разыщи его.
Слуга с испуганным видом кивнул и поспешил скрыться.
Катон взял «Федона» и продолжил чтение, но смысл слов не доходил до него. Он ударил в гонг третий раз.
— Да, господин?
— Пошли всех слуг в атрий, включая Прогнанта.
Когда те пришли, он сердито посмотрел на управляющего.
— Где мой меч, Прогнант?
— Господин, мы искали, искали, но не могли найти.
Катон молниеносно подскочил к управляющему. Никто даже не успел увидеть, как все произошло. Просто раздался сухой резкий звук. Это был удар кулаком по массивной челюсти. Прогнант упал без сознания, но никто не осмелился подойти к нему. Слуги сбились в кучку, дрожа и со страхом посматривая на Катона.
Катон-младший и Статилл ворвались в комнату.
— Отец, пожалуйста, пожалуйста! — плакал Катон-младший, обнимая отца.
Катон оттолкнул сына так, словно от того плохо пахло.
— Марк, я что, сумасшедший, раз ты лишаешь меня средства защиты от Цезаря? По-твоему, я недееспособен, раз ты посмел взять мой меч? Мне незачем кончать жизнь самоубийством, если именно это вас беспокоит. Убить себя очень просто. Все, что надо сделать, — это задержать дыхание или стукнуться головой о стену. Иметь меч — мое право! Принесите мне меч!
Сын убежал, рыдая, а четверо слуг подняли бесчувственного Прогнанта и унесли его. Остались только два раба.
— Принесите мне мой меч, — сказал он им.
В доме что-то затеялось, послышался какой-то шум. Дождь стал стихать, грозовые тучи сместились к морю. Маленький ребенок, едва научившийся ходить, втащил в атрий меч, обеими ручонками ухватившись за орла из слоновой кости. Клинок скрежетал по полу, пока ребенок старательно волок его за собой. Катон наклонился, взял меч, проверил лезвие. Оно было острым как бритва.
— Вот. Я снова сам себе хозяин, — сказал он и вернулся в свою комнату.
Теперь он мог вникнуть в «Федона». Понять смысл. «Помоги мне, Сократ! Покажи, что мои страхи напрасны».