Почти пять веков практики плебейского трибуната обрели кратковременное воплощение в десятке людей, не имевших права на ликторов и сидевших в простых белых тогах на длинной деревянной скамье. Восемь из них до избрания уже несколько лет терлись в Сенате, двое стали сенаторами только сейчас. И девять из десяти были никем — людьми, чьи имена и лица сотрутся в памяти римлян сразу по окончании срока их службы.
Но Гай Скрибоний Курион был отнюдь не таков. Он, как президент коллегии, занимал место в центре скамейки. Этот плебейский трибун с мальчишечьим веснушчатым лицом и непокорной шевелюрой ярко-рыжих волос был полон огромной энергии и энтузиазма. Блестящий оратор, известный своими консервативными взглядами, Курион был одним из самых ярых противников Цезаря в год его консульства, хотя тогда был слишком молод для Сената.
Но казалось, микроб радикального экстремизма, свойственного всем плебейским трибунам, проник и в него. Некоторые из его законопроектов, мягко говоря, удивляли. Сначала он попытался провести закон о предоставлении полномочий проконсула новому куратору римских дорог. Многие подозрительные boni посчитали это намерением дать возможность Цезарю занять другую, если и не военную, то все же командную должность. Затем Курион как понтифик рьяно принялся убеждать коллегию понтификов вставить в год еще двадцать два дня в конце февраля, что отодвинуло бы наступление мартовских календ на весьма значительный для Цезаря срок. Неудачу с дорожным законом Курион воспринял спокойно, однако за мерцедоний ревностно бился и, когда ему все-таки отказали, пришел в дикую ярость. Эта реакция подвигла Целия написать в Киликию своему приятелю Цицерону, что Курион, по его мнению, куплен. И куплен не кем иным, как Цезарем.
К счастью, эта догадка никого больше не осенила, по крайней мере настолько, чтобы отнестись к ней всерьез, так что в этот знаменательный день Курион посиживал на своем месте в позе, показывающей, что происходящее его мало интересует. Раз уж плебейским трибунам заткнули рты декретом, запрещающим им накладывать вето на ключевые вопросы повестки, то и ждать от них нечего, говорил его вид.
Павел объявил об открытии заседания и поручил вести его Гаю Клавдию Марцеллу-старшему.
— Уважаемые старший консул, цензоры, консуляры, преторы, эдилы, плебейские трибуны, квесторы и все почтенные отцы, — встав во весь рост, сказал тот. — Мы собрались, чтобы решить, как поступить с Гаем Юлием Цезарем, губернатором трех Галлий и Иллирии, о чем до настоящего дня говорить не имели права в свете закона, проведенного Гнеем Помпеем Магном и Марком Лицинием Крассом пять лет назад. Но сегодня Палата имеет право обсудить вопрос, оставлять Гаю Юлию Цезарю его полномочия или нет, поскольку срок его губернаторства вышел. Собственно, этот срок можно было бы и продлить еще на год, согласно упомянутому закону, однако во время одиночного консульства Гнея Помпея Магна этот закон был изменен. Теперь дебаты следует повести по-другому. Среди сидящих здесь имеется небольшая группа людей, которые были преторами или консулами, но не пожелали управлять провинциями по истечении срока своих должностей. Совершенно законно данное собрание может решить использовать эти резервы и немедленно назначить нового губернатора или губернаторов Иллирии и трех Галлий. Консулы и преторы этого года не имеют права управлять провинциями в течение пяти лет, но мы, вероятно, не можем разрешить Гаю Цезарю продолжать губернаторскую службу еще пять лет, не так ли?
Гай Марцелл-старший помолчал, его смуглое привлекательное лицо светилось лукавством. Никто не сказал ни слова.
— Всем здесь присутствующим известно, что Гай Юлий Цезарь творит в своих провинциях чудеса. Восемь лет назад он начал с Иллирии, Италийской Галлии и Дальней Галлии, входящей в состав Римской Галльской Провинции. Восемь лет назад он начал с двух легионов, располагавшихся в Италийской Галлии и одного легиона в Провинции. Восемь лет назад приступил к управлению тремя мирными провинциями, и Сенат одобрил его действия, направленные на то, чтобы урезонить гельветов, пытавшихся вторгнуться в наши пределы. Но Сенат не давал ему полномочий входить в район, известный как Длинноволосая Галлия, чтобы воевать с неким царем германцев-свевов Ариовистом, имевшим статус друга и союзника Рима. Он не давал ему полномочий набирать новые легионы. Он не давал ему полномочий, подчинив царя Ариовиста, идти дальше, в Длинноволосую Галлию, и воевать с племенами, не имевшими с Римом договоров. Он не давал ему полномочий образовывать колонии так называемых римских граждан по ту сторону реки Пад в Италийской Галлии. Он не давал ему полномочий вербовать и пополнять свои легионы неримлянами. Он не давал ему полномочий дурно обращаться с послами некоторых влиятельных германских племен.
— Правильно, правильно! — выкрикнул Катон.
Смущенные сенаторы зашушукались, зашевелились. Курион сидел на скамье для трибунов, устремив взгляд в никуда. Помпей, щурясь, рассматривал собственное лицо в глубине курульного возвышения, а лысый Луций Агенобарб ухмылялся.
— Правда, казна не возражала против того, что он творил, — продолжил оратор. — Не возражали в общем и целом и члены этого почтенного собрания. Ибо действия Гая Цезаря принесли в результате большую прибыль Риму, как, впрочем, и ему самому. Успешная война сделала его героем в глазах римских низов, ждущих подвигов от легионов, охраняющих наши дальние рубежи. А богатство позволило ему купить то, чего он не мог получить от людей по их доброй воле, — сторонников в Сенате и среди плебейских трибунов, голоса избирателей в трибах, голоса тысяч солдат. Это дало ему возможность преступить mos maiorum, согласно которому ни одному римскому губернатору не разрешалось вторгаться на территории, не подвластные Риму, с целью завоевать их к вящей своей славе. Что Рим получит от завоевания Длинноволосой Галлии и что потеряет? Он потеряет жизни своих лучших граждан, занятых как военным, так и мирным трудом. А получит ненависть народов, мало что о нас знающих и потому не желающих иметь с нами дела. Но эти люди даже и не пытались — я подчеркиваю, никогда не пытались! — посягнуть на римские земли и римскую собственность, пока Гай Цезарь не спровоцировал их. С огромной, незаконно набранной армией он вторгся во владения мирных племен, наводя на них ужас, сея вокруг себя разруху и смерть. И ради чего же? В первую голову ради личного обогащения. Выручка от продажи миллиона рабов была столь велика, что и армия получила подачки от щедрот своего генерала, присвоившего главный куш. Да, конечно, и Рим стал богаче, но Рим уже был богат. И львиную долю богатств ему принесли абсолютно законные войны, не завоевательные, а лишь укреплявшие незыблемость наших границ. Их вели очень достойные люди, в том числе и такие, как наш уважаемый консуляр Гней Помпей Магн, который сидит сейчас здесь скромно, ничем не кичась. Но не таков Гай Юлий Цезарь. Он ищет скандальной известности, он хочет стать народным героем, и степень его влияния на неграмотную, неуравновешенную толпу сейчас чересчур велика. Ведь это по его наущению чернь сожгла его дочь на Римском Форуме и заставила магистратов похоронить ее на Марсовом поле. Я говорю это без намерения оскорбить почтенного консуляра Гнея Помпея Магна, чьею женой она была. Но факт остается фактом, Гай Цезарь манипулирует римским народом, как хочет, а тот делает все, чтобы ему угодить.