Необходимость посещать эти мероприятия страшно раздражала полицейское начальство и стала одним из немногих неудобств, которые принесло Кармайну его повышение по службе: капитаны в отличие от лейтенантов были обязаны присутствовать на «церемониях» — и вдобавок в полном парадном облачении! При нормальных обстоятельствах в форме ходил только Дэнни Марчиано, поскольку возглавлял униформированных полицейских. Сильвестри — особая статья во всем — одевался в черный костюм и черную водолазку. Сам Кармайн предпочитал свободные брюки, рубашку, твидовый пиджак с выглядывающим из кармана чаббским галстуком и мягкие кожаные туфли. Элегантно и удобно.
Поскольку парадная форма старших полицейских чинов отличалась серебряными галунами и нашивками, ее сделали темно-синей, Дабы избежать ассоциаций с гестапо. Женщины — Делия Карстерс, Дездемона Дельмонико и Симонетта Марчиано — втайне считали, что все три старших офицера выглядят в парадных мундирах просто потрясающе: все подтянутые, широкоплечие и красивые. Нетти увесила целую стену фотографиями ее Дэнни при полном параде плюс Несколькими с Кармайном и Сильвестри для разнообразия. Сами мученики, заключенные в плотный кожух парадной формы с высокими воротниками-стойками, их восторгов не разделяли. Кармайн со своей стороны готов был поклясться, что его воротник обточили на токарном станке.
Однако положение обязывает. На излете академического года город чествовал университет. Кармайн, Дэнни и Сильвестри послушно присутствовали на холломенской Лужайке, по которой маршировали оркестры обеих школ. Мэр красовался рядом с ММ, облаченным в президентскую мантию и академическую шапочку. День выдался ясный и тихий, деревья вокруг Лужайки стояли в цвету, весенняя трава еще не утратила свежести. Замечательно смотрелись медные буки, высокие и покрытые молодой листвой.
Самые важные персоны во главе с мэром и президентом Чабба стояли наверху помоста, задрапированного фиолетовыми и синими полотнищами — фиолетовый был цветом Чабба, синий — Холломена. Три полицейских начальника находились тремя ступеньками ниже — их головы в фуражках пришлись вровень с коленями сановников на вершине помоста. Комиссар пожарной охраны и его заместитель в синих мундирах более светлого оттенка, чем у полицейских, расположились по бокам от них.
— Итан в своем репертуаре, — сказал Сильвестри своему коллеге, начальнику пожарной охраны Виду Мерфи. — Торчим тут, как цветы в дурацкой икебане.
Кармайн не слушал разговоров; воротник одновременно резал ему подбородок и душил шею. Он вытягивал шею, поворачивал так и сяк голову, наконец, задрал подбородок как можно выше кверху. В высоких ветвях ближнего медного бука что-то блеснуло. Кармайн замер и стал всматриваться в листву, его лицо внезапно потеряло всякое выражение — рефлекс, приобретенный в беззаконные дни войны, когда солдатам сносило башню и они принимались палить по ненавистным офицерам и военной полиции. Вот — опять! Новая вспышка, будто кто-то, спрятавшийся в ветвях, поудобнее пристраивал оружие, и линза оптического прицела сверкала на солнце.
Оркестры умолкли, начались речи, дети чинно уселись на траве — такие тихие и скромные, будто в жизни не скурили косяка и не стибрили ни одного колпака с колес.
— Ложись! — взревел Кармайн. — Все вниз! Ложись!
Правой рукой он выхватил из кобуры длинноствольный револьвер тридцать восьмого калибра, краем глаза увидев, что одновременно с ним то же сделал Джон Сильвестри и с секундным отставанием — Дэнни Марчиано.
Сановники в развевающихся мантиях спрыгивали с постамента и ложились на землю; к этому их побудил не столько крик Кармайна, сколько трое полицейских в парадной форме и с оружием наготове, мчащихся в сторону медного бука. Дети с воплями и криками бросились кто куда, толпу зрителей будто ветром сдуло, за исключением съемочной группы шестого канала, получившей шанс на лучший материал с того самого памятного дня год назад.
Дэнни Марчиано упал, сжимая левую руку. Кармайн и Сильвестри уже вышли из зоны поражения длинноствольной винтовки, неудобной при стрельбе по ближним целям.
Снайпер сделал последний выстрел, которого никто не услышал, так как одновременно на спусковые крючки нажали Кармайн и Сильвестри, потом еще раз и еще. Ветви заколыхались, затрещали, и на землю рухнуло недвижимое тело.
Вся Саут-Грин-стрит заполнилась воем сирен и жутковатым блеском мигалок; должно быть, кто-то с портативной рацией радировал в полицейское управление.
— Наповал, — сказал Кармайн. — Не повезло.
— Мы не могли рисковать детьми, — тяжело дыша, возразил Сильвестри.
— Черт, вот это наглость! — Кармайн, не разгибаясь, поднял взгляд на Сильвестри. — Как Дэнни? Надо все оцепить, Джон, прямо сейчас.
Прочь отделанный серебром мундир! Кармайн бросил его на землю и стал на колени, чтобы осмотреть свою жертву. К сожалению, совершенно незнакомый человек. Возраст — сорок с небольшим, телосложение крепкое, одет в коричневый спортивный костюм, лицо покрыто коричневым гримом — в самый раз для медно-красных ветвей.
Возвратился Сильвестри.
— С Дэнни все в порядке. Ранение легкое, жизненно важные органы не задеты. Кто этот ублюдок?
— Я его не знаю.
— Кого он хотел убить?
— Думаю — ММ, потом мэра и остальных на помосте, кого бы успел. — Кармайн поднял винтовку киллера. — «Ремингтон-триста восемь», пятизарядная. Новая модель, никогда такой не видел.
— С этого года на вооружении морской пехоты. — Сильвестри следил за такими вещами. — Как он посмел? — Комиссар оскалился от ярости. — Как смеет он вытворять такое в моем городе? Это мой город! Здесь были дети — наши дети! Кто-то гадит прямо нам на головы, кто-то, способный достать новейшее оружие!
— Кто-то, кого мы должны остановить, — сказал Кармайн. — Скажу вам одно, Джон, — никогда больше я не буду ругать эту форму. Меня измучил воротник, и я крутил головой. Как раз когда я вытянул шею, на прицеле снайпера блеснуло солнце. Одна вспышка, потом другая. Это напомнило мне один случай в Форт-Брэгге. Кстати, Дэнни все время говорит, что пора переходить на автоматические пистолеты, но если бы не наши с вами длинноствольные револьверы, мы ни за что бы не сняли гада.
— Твоя правда, Кармайн, — сказал Сильвестри, похлопывая его по спине так, чтобы в новостях на шестом канале это выглядело как поздравительный жест. — Дэнни тоже прав, снайперы снайперами — надеюсь, нам больше не придется иметь с ними дело, — но пришло время автоматического оружия. — Он с сожалением вздохнул.
— Тут нам больше делать нечего, — продолжал комиссар. — Пойдем проверим потенциальных тетеревов и удостоверимся, что никто больше не пострадал.
Пострадало лишь достоинство да еще академическая шапочка Генри Говарда, которую несколько мужчин с благодарностью использовали в качестве рвотного пакета. Моусон Макинтош, предполагаемая основная мишень, был в ярости, и его сейчас не волновало ни собственное достоинство, ни возможная опасность. Увидев Сильвестри и Кармайна, он направился к ним с видом, который приводил членов комитетов в трепет еще до того, как его язык начинал рубить их в капусту. Сам ММ, как известно, боялся только Бога.