— Это дорогое занятие, — сказал Мамерк, бросая свиток на стол Скавра. — И я предупреждаю тебя как душеприказчика со стороны Сервилия Цепиона, что ты не должен пренебрегать тем, что мы оба являемся душеприказчиками Друза. Вот счет. Я предлагаю расходы по нему разделить поровну между двумя хозяйствами.
Скавр взял свиток и развернул его.
— Наставник… Четыреста тысяч?
— Пойди и скажи об этом Дуронию! — огрызнулся Мамерк. — Я сделал все так, как ты хотел! Две благородные римские женщины будут жить в доме, где их добродетель должна быть обеспечена, поэтому там не должно быть наставников с привлекательной внешностью. Новый педагог отталкивающе безобразен.
— Хорошо, хорошо, я тебе верю, — захихикал Скавр. — Но, боги, что за цены! — Он стал внимательно читать дальше: — Приданое для Сервилии Гнеи, двести талантов — ладно, могу ли я ворчать по этому поводу, если сам посоветовал… Домашние расходы на год без учета ремонта и содержания дома — сто тысяч сестерциев… Да, это достаточно скромно… Так, так, так… Вилла в Мизене или Кумах? А это еще зачем?
— Для Порции, когда Сервилия Гнея сможет выйти замуж.
— О, merda! Дерьмо! Я и не подумал об этом! Разумеется, ты прав. Никто не возьмет ее к себе, женившись на таком сокровище, как Сервилия Гнея… Да, ты хорошо поработал! Мы разделим расходы пополам.
Они оба ухмыльнулись.
— Думаю, надо выпить по чаше вина, Мамерк. — Скавр поднялся. — Какая жалость, что твоя жена не пожелала поучаствовать в наших трудах! Это могло бы сэкономить нам как душеприказчикам этих состояний целую кучу денег.
— Поскольку расходы идут не из нашего кошелька и наследуемые состояния достаточны, чтобы оплатить их, Марк Эмилий, стоит ли беспокоиться? Мир в доме стоит любых расходов. — Мамерк с удовольствием выпил вина. — В любом случае я покидаю Рим. Настало время поступить мне на военную службу.
— Понимаю, — сказал Скавр, снова садясь.
— Пока была жива моя мать, я думал, что главной моей обязанностью будет оставаться в Риме и помогать ей управляться с детьми. Она была нездорова с тех пор, как умер Друз. Его смерть — вот что разбило ей сердце. Но теперь дети прилично устроены, и у меня нет причины оставаться здесь. Поэтому я отправляюсь на войну.
— К кому?
— К Луцию Корнелию Сулле.
— Хороший выбор, — кивнул Скавр. — Он человек с будущим.
— Ты так думаешь? А не слишком ли он стар?
— То же можно сказать и о Гае Марии. Но посмотри, Мамерк, кто еще у нас есть, кроме них? Рим сейчас беден великими людьми. Если бы не Гай Марий, у нас не было бы ни одной победы — и та, как он справедливо пишет в своем рапорте, была в большой степени Пирровой победой. Он победил. Но Луп проиграл днем раньше, и поражение было гораздо более тяжким.
— Это так. Я разочаровался в Публии Рутилии Лупе. Я считал, что он способен на великие дела.
— Он слишком высоко полез, Мамерк.
— Я слышал, что эту войну в Сенате называют Марсийской.
— Да, похоже, что она войдет в историю под названием Марсийской войны, — озорно глянул Скавр. — Но в конечном счете ее следовало бы назвать Италийской войной! От подобного наименования все в Риме впали бы в панику — они могли бы подумать, что мы сражаемся сейчас со всей Италией! Но ведь формально войну нам объявили марсы. Так что, будучи названа Марсийской, она выглядит не такой большой, менее важной.
— Кто так думает? — Мамерк посмотрел на него в изумлении.
— Филипп, разумеется.
— О, я рад, что иду на войну. — Мамерк встал. — Если бы я остался, кто знает, может быть, я был бы введен в Сенат!
— Ты должен был бы достигнуть возраста, необходимого для должности квестора.
— Я уже достиг его, но не буду претендовать. Подожду должности цензора, — заявил Мамерк Эмилий Лепид Ливиан.
* * *
Пока Луций Цезарь зализывал раны в Теане Сидицине, Гай Папий Мутил пересек реки Вольтурн и Калор. Когда он достиг Нолы, его приветствовали там с истерической радостью. Город только что управился с разгромом двухтысячного гарнизона, оставленного уходившим Луцием Цезарем, и с гордостью показывал Мутилу импровизированную тюрьму, куда были согнаны римские когорты.
Это был небольшой загон внутри городских стен, где овец и свиней держали перед отправкой на бойню. Теперь он был загорожен высокой каменной баррикадой, покрытой сверху битыми черепками и постоянно охраняемой. Чтобы держать римлян в послушании, сообщили ноланцы, их кормят раз в восемь дней и дают воду через каждые три дня.
— Прекрасно! — воскликнул довольный Мутил. — Я сам буду говорить с ними.
Он забрался на деревянный помост, с которого ноланцы бросали узникам вниз, в грязь, еду и воду.
— Меня зовут Гай Папий Мутил! — крикнул он. — Я самнит. И к концу этого года я буду править всей Италией, включая и Рим! Сопротивление бесполезно. Вы слабы, истощены, измучены. Горожане победили вас! Теперь вы заперты, как те животные, которые содержались тут обычно. Вас две тысячи в загоне, где прежде держали двести свиней. Не очень удобно, правда? Вы больны, вы голодны. Вам хочется пить. Но я пришел сюда сказать, что вас ожидает еще худшая участь. С сегодняшнего дня вас не станут кормить вовсе, а воду вы будете получать раз в пять дней. Однако у вас еще остался выбор. Вы можете записаться в легионы Италии. Подумайте об этом.
— Тут нечего думать! — крикнул в ответ Луций Постумий, командир гарнизона. — Мы останемся здесь!
Папий, улыбаясь, сошел с помоста.
— Я даю им шестнадцать дней, — сказал он. — Они сдадутся.
Дела складывались очень хорошо для италиков. Гай Видацилий вторгся в Апулию и находился там на бескровном театре военных действий. Ларин, Теан Апул, Луцерия и Аскул присоединились к италийскому делу, люди оттуда валом валили записываться в италийские легионы. И когда Мутил достиг берега у бухты Кратер, морские порты Стабии, Салерн и Суррент провозгласили себя италийскими, равно как и речной порт Помпеи.
Оказавшись обладателем четырех флотов военных кораблей, Мутил решил перенести кампанию на море, предприняв атаку против Неаполя. Но Рим имел гораздо больший опыт войны на море, нежели италики. Командующий римским флотом Отацилий загнал италийские суда обратно в их порты. Решив не сдаваться, неаполитанцы мужественно боролись с пожарами — Мутил забрасывал прибрежные склады из корабельных катапульт зажигательными снарядами, наполненными нефтью.
В каждом городе, где населению удавалось вступить в союз с Италией, римляне уничтожались. Среди таких городов оказалась и Нола. Храбрая хозяйка, давшая приют Сервию Сульпицию Гальбе, погибла, разделив участь прочих римских граждан. Узнал об этом избиении и умирающий от голода гарнизон Нолы; он все еще держался. Наконец Луций Постумий собрал в тюрьме общий совет, что было вовсе нетрудным делом: две тысячи людей в загоне для двух сотен свиней были скучены так тесно, что не хватало даже места, чтобы лечь.