— Могут отнять и отнимут, — мрачно возразил Тоби и отошел к плите, чтобы поставить чайник. — Харриет, я просто взял на себя роль адвоката дьявола, вот и все. Да, Фло не выдержит разлуки с Домом, но полицейским этого не понять. А теперь позови Пэппи и Фло. Если уж ты не пьешь бренди, завари чаю.

Две женщины из отдела опеки забрали у меня Фло примерно в полдень. Такие приличные женщины — и такая кошмарная работа. Фло сопротивлялась, как могла, даже после того, как я посоветовала называть ее Фло, а не Флоренс. Могу поручиться, что в свидетельстве о рождении так и написано — просто Фло. Миссис Дельвеккио-Шварц и не на такое была способна. Ангеленок, ангеленок… Она не далась в руки незнакомым людям, не дрогнула, несмотря на все уговоры, посулы, убеждения и мольбы. Фло висела на мне так, будто ей грозила смерть, и тыкалась лицом в мои колени. В конце концов ее решили успокоить хлоралгидратом, но каждая доза вызывала у нее рвоту, даже когда Фло зажимали нос.

В этот момент пришли Джим и Боб. Лучше бы не приходили. Женщины из опеки оглядели их, как мусор, и сделали еще одну пометку в записях о Доме, где четыре этажа обслуживали всего одна настоящая ванная и туалет. Почему Фло босиком? А обувь у нее есть? Это обстоятельство встревожило незваных гостей. После четвертой порции хлоралгидрата Фло заметалась по комнате, как птичка, которая не может найти окно, натыкалась на стены, плиту, мебель. Не выдержав, я двинулась на сотрудников опеки с кулаками. Но Тоби удержал меня и решительно приказал нам с Джим успокоиться.

Наконец было решено сделать Фло инъекцию паральдегида, действующего безотказно. Фло обмякла, ее подхватили и понесли. Я спешила следом, Тоби удерживал меня.

— Где мне искать ее? — спросила я на крыльце.

— Позвоните в отдел опеки, — был ответ.

Девочку погрузили в машину. В последний раз я видела моего ангеленка неподвижным, с запрокинутым белым личиком.

Обитатели Дома наперебой предлагали побыть со мной, но я не нуждалась в компании, и понемногу сдались все, кроме Тоби. А его я прогнала пронзительными криками — визжала «уходи», пока он не скрылся за дверью. Позднее Пэппи сообщила, что Клаус, Лернер Чусович и Джо Дуайер из бара «Пиккадилли» наверху, у Клауса, что они спрашивают про меня и хотят знать, могут ли они мне чем-нибудь помочь. Спасибо, у меня все хорошо, мне ничего не нужно. Меня до сих пор подташнивало от сладкой липкой вони паральдегида.

Около трех часов я ушла в спальню, чтобы позвонить в Бронте. Маме с папой все следовало объяснить заранее, пока новость не попала в газеты, хотя вряд ли сообщение об убийстве и самоубийстве в Кингс-Кроссе удостоится хотя бы десяти строчек. Сняв трубку, я услышала в телефоне тишину: его отключили, вилка была выдернута из розетки. Наверное, это сделал Тоби, когда укладывал меня в постель вчера ночью. Едва я включила телефон, как он зазвонил.

— Харриет, где ты пропадала? — послышался папин голос. — Мы с ума сходим!

— Я все время была дома. Просто телефон отключился. Значит, вы уже все знаете?

— Приезжай сейчас же, — последовал краткий ответ — приказ, а не просьба.

Я объяснила Пэппи, куда еду, и на Виктория-стрит села в такси. Водитель подозрительно поглядывал на меня, но молчал.

Мама и папа вдвоем сидели за обеденным столом. Мама выглядела так, будто проплакала несколько часов подряд, папа вдруг постарел, и мое сердце сжалось: только теперь я осознала, что ему уже восемьдесят.

— Хорошо, что вы уже все знаете, — сказала я и села.

Оба смотрели на меня, как на чужака. Вспоминая, как это было, я лишь теперь понимаю, что походила на оживший труп. Меня изуродовал ужас.

— Не хочешь спросить, как мы все узнали?

— Да, как? — послушно поинтересовалась я.

Папа вынул из конверта лист бумаги и подал мне. Прекрасный четкий почерк, почти прямые строки, хотя бумага нелинованная, но дорогая, с красивым обрезом. Почерк и канцелярские принадлежности человека с запросами.

«Сэр,

ваша дочь шлюха. Самая заурядная, вульгарная шлюха, недостойная жизни в нашем мире, а тем более — в мире ином.

Последние восемь месяцев она состоит в незаконной связи с женатым человеком, известным врачом из больницы, где она работает. Она обольстила его, я сам видел, как это было, — в темноте, на Виктория-стрит. Как она завлекала его! Как пускала в ход все свои чары! Как старательно добивалась его внимания и завоевывала привязанность! Она унижала этого человека, низводила его до собственного уровня и радовалась. Но одного мужчины ей мало. Она лесбиянка, известная в кругах грязных извращенок, населяющих тот же дом, где живет она. Врача зовут Дункан Форсайт.

Неравнодушный гражданин».

— Гарольд, — только и произнесла я, откладывая письмо, точно оно жгло мне пальцы.

— Значит, в письме чистая правда, — сказал папа.

Я улыбнулась и прикрыла глаза.

— Уже нет. Я рассталась с Дунканом в прошлом сентябре. Можешь мне поверить, я не лесбиянка, хотя среди лесбиянок у меня много знакомых. Они хорошие люди. Гораздо лучше мерзкого старикашки, который нацарапал эти гадости. Когда пришло письмо?

— Вчера, дневной почтой. — Папа хмурился. Он не дурак, ему под силу понять, что мое сегодняшнее состояние не имеет ничего общего с романом четырехмесячной давности. — Значит, случилось что-то еще? — спросил он.

И я рассказала им все, что пережила сегодня. Мама ужаснулась и снова заплакала, а папа… он казался опустошенным. Потрясенным до самого основания. Какие чувства успела пробудить в нем миссис Дельвеккио-Шварц за единственную встречу, если он так горевал о ней? Папа хватал ртом воздух и держался за грудь, пока мама не налила ему щедрую порцию бренди Уилли. Он слегка успокоился, но я все еще медлила, не решаясь сразу признаться, что намерена добиваться опеки над Фло. Возможно, папина реакция на известие о смерти моей хозяйки убедила меня, что он на моей стороне. Увы, я ошиблась.

— Опеки над этим странным ребенком? — повысил он голос. — Харриет, ты этого не сделаешь! Уезжай оттуда немедленно! Лучшее, что ты можешь предпринять, — вернуться домой.

Мне не хотелось спорить, просто не было сил, поэтому я молча встала и ушла, оставив их сидящими за столом.

Бедные мои родители, этот день и для них выдался тяжелым. Их дочь связалась с известным женатым врачом, мало того — в ее доме произошло убийство и самоубийство, а глупая девчонка вдобавок решила взять на себя ответственность за ненормального ребенка, который не говорит, зато пачкает стены пальцами, измазанными в крови. Неудивительно, что родители показались мне совсем чужими людьми.

Вот такой первый день Нового года. Не кошмарный сон, а страшная действительность.

Понедельник

2 января 1961 года

В пять утра я проснулась от кошмара, рывком села в постели, с трудом отдышалась, с ужасом вспоминая, как поднимались воды кровавого озера, как я вставала на цыпочки, как кровь доходила до самых ноздрей, а Гарольд заливался визгливым смехом.