Спрятав все пять канистр в разных местах, он принялся за какой-то пакет, обмотанный черной клейкой лентой. К нему тоже были прикреплены электронные детали. Он подсоединил к ним идущие с разных концов комнаты провода. Потом достал из чемоданчика какой-то желтый предмет и прикрепил его к пакету резинкой. Это был мобильный телефон. К нему были присоединены два тонких проводка. Фредерик подключил его к пакету. Точными, размеренными, заученными движениями. Соня узнала «украденный» мобильный телефон Малу.
Проделав все манипуляции, он придирчиво осмотрел свою работу. Соня должна была бы знать, что за этим последует: он машинально, рефлекторно поищет глазами зрителей, которые могли бы его похвалить.
Она не успела спрятаться. Их взгляды встретились.
Несколько секунд он неотрывно смотрел ей прямо в глаза. Потом улыбнулся, встал и пошел к двери на балкон.
Она видела, как он вышел. Как он остановился. Как он принимал свое решение.
Он закрыл за собой дверь и теперь был виден ей лишь по пояс. Потом пригнулся, чтобы она не могла проследить в окнах направление его движения.
Фредерик всегда свято верил в надежность своего инстинкта. Принять решение по наитию и твердо следовать ему — таков был его девиз.
Куда он поползет — вправо или влево?
Во время их совместной жизни Соня всегда могла быть уверена, что он обязательно сделает противоположное тому, что сделала бы она.
Она должна была поползти вправо — значит, он поползет влево.
Она встала и бросилась в том же направлении, что и он. Стремясь оказаться у двери, прежде чем он поймет, что она не бежит прямо ему в руки.
Но он уже успел заметить это. Прежде чем она поравнялась с дверью, он выскочил из-за поворота.
Она схватилась за ручку, приоткрыла дверь, нырнула внутрь и в самую последнюю секунду успела захлопнуть ее за собой и повернуть ключ в замке.
И вновь те же самые картины — разбиваемое стекло рядом с ручкой.
Рука, просунутая в щель.
Еще белый, бескровный порез между большим и указательным пальцами.
Рука, шарящая в поисках ключа.
Порез, из которого наконец хлынула кровь.
Слюна в уголках рта.
Три слова. Три сверкающих, острых, как бритва, стальных треугольника: я… убью… тебя…
Но на этот раз ей удалось вовремя вытащить ключ.
Она сбежала вниз по винтовой лестнице и закрыла за собой дверь. Ключ торчал уже не с внутренней стороны, как ей запомнилось, а снаружи. Это, скорее всего, сделал он. Она повернула ключ в замке и бросилась по нижней винтовой лестнице в длинный, запутанный коридор, в конце которого находилась ее комната.
На кровати — собранные чемоданы, на полу — полиэтиленовый пакет с грязными кроссовками, на столе — ее сумочка, в корзине для бумаг — старые газеты, проспекты, открытая пачка сигарет с ментолом и пустая пластиковая бутылка из-под минеральной воды… Обычная картина гостиничного номера перед отъездом постояльца.
Соня прошла в ванную, оперлась руками о раковину и, тяжело дыша, уставилась в зеркало.
Мокрые волосы, облепившие голову, как шапочка для плавания, прилипший к телу льняной костюм, искаженное лицо, напоминающее застывшую гримасу Казутта… И глаза затравленного зверя.
Она вернулась в комнату, достала свой мобильный телефон и включила его.
соня будь осторожна он сбежал из клиники
Она набрала номер Малу. Ее старый номер.
Глухой хлопок, гладкий и многоугольный на ощупь, как кристалл, был бесцветным и прозрачным. И отбрасывал кобальтово-зеленую тень.
Дым почти не выделялся на фоне облаков. «Гамандер» величественно застыл, как подбитый корабль на рейде. Башня Барбары Петерс горела. Сквозь ребра перекрытий било пламя, а из окон валил густой дым.
Персонал соорудил из пестрых зонтов, принесенных с террасы, нечто вроде аварийной палатки для обитателей отеля на почтительном расстоянии от места пожара. Закутавшись в солдатские одеяла из арсенала пожарной части, гости и служащие молча смотрели на огонь, думая каждый о своем, как перед камином.
Пожарные — члены добровольной пожарной дружины Валь-Гриша — подкатили свою единственную лестницу-прицеп и с нее атаковали бушующее пламя. Несколько человек, стоя на ближайших балконах и зубцах, поддерживали товарищей водой из брандспойтов, подсоединенных к пожарным кранам на этажах. Они громко перекликались, заглушая гудение насоса, качавшего воду из разбухшей Флюмеллы.
Ванни разносил глинтвейн и горячий чай.
Барбара Петерс стояла под руку с «il senatore». Оба на удивление безучастно смотрели на необычный спектакль. Доктор Штаэль, казалось, даже с нетерпением ждал конца третьего акта.
Хойзерманны вполголоса беседовали с возбужденными детьми. Ланвэны и Лютгерсы активно общались друг с другом, несмотря на языковой барьер. А фрау профессор Куммер с упреком смотрела на фройляйн Зайферт, как будто это она была виновницей катастрофы.
Соня делила одеяло с Бобом. Он обнял ее за плечи, и она не возражала.
«Маман» была единственным человеком из всех собравшихся, кто успел позаботиться о своем вечернем туалете. Она была в плаще, с зонтом и сумкой от «Гермес».
— Я могу поговорить с тобой с глазу на глаз? — спросила она, подойдя к Соне.
У нее был раздраженный вид. Этот пожар был ей совсем некстати.
— Я подпишу бумагу, — ответила Соня.
«Маман» отреагировала на ее слова беглой улыбкой.
— Замечательно. Но есть еще одно обстоятельство. Личного характера.
Она недвусмысленно посмотрела на Боба, и тот, укрыв Соню одеялом, отошел на несколько метров.
— Я должна немедленно уехать. Мне позвонили из Вальдвайде. Фредек самовольно оставил клинику. Я хочу, чтобы ты знала это.
Она открыла сумку и достала ходатайство. Ручка тоже была наготове. Она даже подставила Соне спину, чтобы той было удобно расписываться.
Через минуту «маман» уже решительной походкой шагала на своих высоких каблуках в сторону деревни. Соня проводила ее взглядом. Ей вдруг в первый раз в жизни стало ее немного жаль.
Языков пламени больше не было видно, только дым еще курился над почерневшим обрубком башни, смешиваясь с мутными облаками, сеющими нескончаемый дождь.
Барбара Петерс обходила своих гостей, как хозяйка на вечернем приеме. Только вместо обмена любезностями она сообщала детали плана эвакуации.
— Еще час — и мы бы с тобой взлетели на воздух вместе со своим чаем, — сказала Соня, когда Барбара Петерс подошла к ней.
Та недоуменно уставилась на нее.
— Ну, ты же пригласила меня на чай, в четыре часа.
— В четыре? На чай? В четыре часа я должна была быть в Шторте. У меня там была назначена встреча.