– Отошли его.
– Не могу.
– Тогда скажи хотя бы, чтоб оставил нас в покое.
Давид пожал плечами.
– Ну что ты в нем нашел?
Давид задумался, потом наконец сказал:
– Мне его жалко.
– Жалко? Джекки?
– Мне всех стариков жалко.
– Серьезно? Почему?
Эта мысль пришла Давиду в голову впервые. И похоже, Мари ею заинтересовалась.
– Потому что они старые. Вся жизнь у них позади. И никто не обращает на них внимания. Оттого я и не могу послать Джекки к черту.
Мари положила руку ему на затылок, притянула к себе.
– Вдобавок он напоминает моего деда. Давид ни одного из своих дедов не знал.
С одним мать разругалась еще со времен своего совершеннолетия. Другой умер, когда Давиду было всего четыре.
– Твой дед тоже столько пил? – Мари пошутила, но Давид остался совершенно серьезен.
– Да. Увы. А когда бывал трезв, рассказывал мне разные истории. Как Джекки.
– Тоже одни и те же? – Мари не хотела впадать в серьезность.
– Да, одни и те же. Но дети это любят. Им не нужны новые истории. Даже в старых они не терпят изменений.
Мари задумчиво улыбнулась.
– Ладно, тогда попробую примириться с дедушкой Джекки.
Давид наградил ее поцелуем.
В ходе этого вечера жизнь Давида еще усложнилась.
На приеме издательства «Драко» они снова встретили Карин Колер, и она повела их на прием издательства «Леопарди». Неафишированное сборище происходило в апартаментах на втором этаже, а народу набилось столько, что Карин Колер немедля оттерли, а Мари с Давидом, которых толпа занесла в ванную, целый час не могли выбраться оттуда. Эту участь они разделили с группой итальянских авторов, которые по-французски рассказывали им о знаменитостях, мелькавших в толчее за открытой дверью ванной. Хорошо, хоть есть где посидеть – унитаз, биде и край наполненной льдом, пивом и белым вином ванны. Только когда народ стал расходиться, Давид и Мари вышли из ванной. Карин Колер куда-то исчезла.
Пока они ждали лифт, не вполне трезвый журналист из австрийского литературного журнала представил Давида важной нью-йоркской редакторше. В битком набитой кабине, съезжая в нижний этаж, она спросила:
– So, what's your book about? [23]
Но не успел он открыть рот, как лифт остановился и важная американка растворилась в толпе.
Давид с радостью согласился, когда Мари предложила закончить вечер бокальчиком вина в гостиничном баре. В худшем случае они встретят там Джекки, и тогда Давид скажет, что они его искали. В лучшем случае – не встретят, и на следующий день Давид скажет ему то же самое.
Лучший случай произойти не пожелал. Как только они, протиснувшись мимо посетителей, стоявших на подступах к бару, с нерешительностью неофитов стали озираться по сторонам, кто-то громко провозгласил:
– Давид Керн!
Несколько десятков человек сперва оглянулись на голос, а потом воззрились туда, куда указывал коротышка с бабочкой. Вот, значит, какой он, Давид Керн.
Давид вопросительно посмотрел на Мари.
– Нет, без меня. Но я не обижусь, если ты ненадолго останешься.
Давид переводил взгляд с приветственно машущего Джекки на улыбающуюся Мари, не зная, как поступить. Мари чмокнула его в щеку.
– Не застревай слишком надолго.
Он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в холле.
Джекки пристроился на одном из диванов. Рядом сидел какой-то незнакомый Давиду человек. А между ними было свободное место, по которому Джекки сейчас и хлопнул ладонью.
Давид втиснулся между Джекки и незнакомцем.
Джекки с трудом ворочал языком и тыкал указательным пальцем в воздух, чтобы придать весу своим словам и не позволить собеседникам перебить его монолог.
– О приемах, – объявил он, – о приемах можешь забыть. Все происходит здесь. Здесь ведутся самые важные переговоры. Больше никуда ходить не надо. Стенд? Забудь! Чтения? Забудь! Приемы? Забудь! Дискуссии? Забудь! – Он отхлебнул пива. – Здесь! Здесь ты встретишь важных людей. Здесь завяжешь контакты. – Со словом «завяжешь» он совладал лишь с третьей попытки. – Разреши тебя познакомить, это… – Джекки отчаянно старался вспомнить имя.
– Клаус Штайнер, – подсказал незнакомец.
– Клаус Штайнер из издательства «Драко». Очень важный человек.
Штайнер протестующе отмахнулся и протянул Давиду руку.
– Ваш агент преувеличивает.
Чем позже Джекки засиживался за выпивкой, тем раньше просыпался. Будила его изжога. Желудочный сок потоком лавы устремлялся вон из желудка, обжигая пищевод.
Так случилось и этим утром. Он выбрался из постели и попробовал сориентироваться. Маленькая комната. В свете, проникавшем с улицы – видимо, он забыл задернуть шторы, – проступали очертания шкафа. Рядом стул, на нем открытый чемодан. Две двери. В замке одной торчал ключ с тяжелым грушевидным брелоком. Наверно, она вела в коридор.
Вторая дверь открыта. Должно быть, там ванная. Джекки побрел к этой двери, нащупал выключатель. Вспыхнула неоновая лампа над зеркалом. Он стоял в крохотной ванной. Цветастая занавеска душа, маленький умывальник, унитаз с поднятой крышкой и желтоватой водой. Джекки нажал на слив.
На бачке лежал его мешочек с туалетными принадлежностями. Он покопался внутри, нашел пачку таблеток «ренни», выдавил из пластинки две штуки и сунул в рот. На опухшего старика в зеркале он даже не взглянул.
Вернувшись в комнату, Джекки открыл окно. Холодный осенний воздух хлынул в помещение. Тремя этажами ниже поблескивала черная мостовая, по которой изредка проезжали машины. Светилась вывеска над какой-то витриной, но разобрать надпись на таком расстоянии да без очков было невозможно.
Джекки подошел к закрытой двери, вытащил ключ. На брелоке стояло: номер 36 и «Гостиница «Лоза», Бад-Наухайм».
Только теперь он вспомнил. Вчера, когда он приехал во Франкфурт и поинтересовался в вокзальном бюро информации насчет гостиницы, его сперва подняли на смех, а потом послали в Бад-Наухайм. Аж за тридцать шесть километров от Франкфурта. Но, как они сказали, ему крупно повезло, что хотя бы там еще есть свободный номер.
Как он добрался сюда нынче ночью, Джекки совершенно не помнил.
Задернув шторы, он включил лампу на ночном столике. Сверху вниз посмотрел на себя. Он был в носках и в белой рубашке. Поднес руку к вороту – что-то шелковое. Пурпурная бабочка. Сообразил, как ее отстегнуть, снял. Потом скинул рубашку и подштанники. Поднял левую ногу, намереваясь стянуть носок, потерял равновесие и во весь рост грохнулся на прикроватный коврик. Падая, сдернул за собой лампу с ночного столика. Она приземлилась возле его головы, вспыхнула ярким, почти белым светом и с тихим гудением погасла. Минуту-другую Джекки так и лежал на полу. Потом, убедившись, что кровь не течет и кости целы, встал на ноги и пошел под душ.