– Алеша! – закричала Раиса, но из горла вырвался только сдавленный стон.
Рыбаков удивился, увидев из окна, что она сидит на асфальте, покачал головой и сделал знак рукой, мол, поднимайся наверх, горизонт чист. В ту же секунду что-то хлопнуло, стукнула створка рамы, и, всхлипнув, посыпалось вниз разбитое стекло. Вслед за ним, медленно и страшно отделившись от карниза, полетело большое, неестественно выгнувшееся тело Алексея Рыбакова.
Как гигантский кусок пластилина оно влепилось в асфальт рядом с онемевшей от ужаса девушкой.
Карелия, Петрозаводск, июль 2000 года
– Вставай, милая… День рождения проспишь!
Кира сладко потянулась в постели. С того самого дня, как ей исполнилось двадцать, она мечтала просыпаться вот так, от поцелуя любимого, от его жаркого и сладкого шепота, от теплых и смелых рук. Она мечтала о настоящей любви и настоящей семье, как и всякая девочка – милая, романтичная, доверчивая и невинная.
И сейчас, когда ей уже двадцать шесть, когда она, можно сказать, уже пожилая женщина… ну, ладно, не пожилая – зрелая… когда в ящике стола скопилась куча исписанных ею ежегодных органайзеров (осязаемое напоминание о ворохе лет)… кстати, не мешало бы их выбросить к чертовой матери!.. когда тонкая, как перышко, земная ось, прочертив во Вселенной очередной бестолковый круг, оставила на ее прекрасном лбу вертикальную морщинку… а, ведь, действительно, оставила!.. аккурат между бровями… про Вселенную – хорошо, надо будет записать и вставить в какой-нибудь лирический очерк… так вот, о чем, бишь?.. А! Когда очередной день рождения падает в ладошку не долгожданным детским подарком, а пожелтевшим календарным листком… тоже неплохо, надо записать… вот именно тогда у нее все это появилось! И любимый мужчина, ставший недавно ее законным мужем, и отец, которого она ждала всю жизнь, – словом, настоящая, взаправдашняя, обожаемая семья!
Кира опять потянулась.
– Ко-оля, – капризно позвала она, – поцелуй еще…
Он склонился над ней, коснулся губами ее подбородка, щеки, легонько куснул мочку уха, провел влажным, горячим языком по шее и пощекотал в ямочке над ключицей. Кира зажмурилась, обхватила его шею руками и притянула к себе. Он, как был – в брюках, в рубашке с галстуком, – упал в ее объятья, обнял сам, провел руками вниз по спине, задрал на ней ночнушку и… шлепнул ладонью по попе:
– Это добром не кончится! Мы оба опоздаем на работу!
– А я думала, мне прямо с утра полагается подарок, – хитро улыбнулась Кира.
– Тебя ждет подарок. И не один. – Николай поцеловал ее в губы. – Просыпайся, любимая.
Он встал, поправил галстук, подмигнул жене и вышел из комнаты.
Кира еще с полминуты нежилась в постели, потом поискала ногами на полу тапочки и, не найдя, пошлепала босиком в ванную.
Пустив воду, она встала перед зеркалом, натянув на спине ночнушку, чтобы та походила на вечернее облегающее платье, потом наклонилась и внимательно рассмотрела в отражении свое лицо. Нет, она определенно была хороша даже в свои двадцать шесть! Темные волнистые волосы, чудесная мраморная кожа, большие восхитительные глаза… ей все говорят, какие у нее красивые глаза!.. тонкий нос… может быть, чуть-чуть длинноват… хотя, в общем, ничего… очень редкий контур губ… эта дура Людка из отдела писем сказала, что он похож на татуаж!.. маленький подбородок… очень мило! И фигурка – хоть куда! Аппетитная, как говорит Колька. Только грудь небольшая… У Ангелины, редактора отдела новостей, пятый размер, и она этим необычайно гордится. Но пятый, все-таки, перебор. И когда Кира об этом прямо сказала Ангелине, та презрительно фыркнула: «А прыщики надо прижигать зеленкой!» Тоже дура…
Кира подмигнула своему отражению:
– С днем рождения, красавица!
Она, действительно, была недурна собой. И лицо, и фигура ей достались в наследство от матери. Портрет этой красивой женщины, сфотографированной много лет назад в светлом домотканом платье и с черной накидкой на плечах, стоит сейчас в гостиной на телевизоре. Все отмечают их поразительное сходство. Если бы не старомодное платье – вылитая Кира глядит печально со снимка!
Она тщательно почистила зубы, приняла душ, накинула, не вытираясь, на тело мягкий махровый халат и выскочила из ванной.
– Мне был обещан подарок! И не один!
В квартире было тихо.
– Эй! Все ушли, что ли? – Кира надула губки. – Вот тебе, девушка, и… – Она зашла в гостиную и ахнула: вся комната утопала в цветах. Ее любимые алые розы стояли в вазах повсюду: на подоконнике, на столе, на полу, на полке секретера. А те букеты, которым не хватило ни графина, ни даже кастрюли, были рассыпаны на паркете наподобие ковровой дорожки, сотканной из спелых бутонов и листьев.
– Колька! – Она подпрыгнула на месте, хлопнув в ладоши. – Ты – чудо!
Он, действительно, не был похож ни на одного из знакомых ей мужчин. Невысокого роста, худощавый, с жидкими волосами, зачесанными набок с идеально ровным пробором, невыразительными и даже тусклыми глазами, Николай не притягивал к себе женские взгляды. Но стоило начать разговор, как девушки находили в нем умного, приятного собеседника, начитанного и образованного, прекрасно воспитанного человека, с прекрасными манерами и чудесной, по-детски непосредственной улыбкой.
Он появился в ее жизни ничем не примечательным февральским днем – пришел в редакцию и долго топтался перед дверью кабинета. Кира входила, выходила, правила верстку, вычитывала материал, разговаривала по телефону, а он все стоял в коридоре, застенчиво переминаясь с ноги на ногу и прижимая к груди папочку из кожзаменителя.
Наконец она не выдержала:
– Вы ко мне?
Он испуганно помотал головой, мол, нет, я по другому делу, а потом виновато вздохнул:
– К вам…
В папочке оказалась целая стопка рукописных страниц.
– Что это? – нахмурилась Кира.
– Стихи…
Девушка возвела глаза к потолку: еще один графоман!
– Вряд ли смогу вам помочь. Наше издание – не литературное. Оно печатает публицистику, – заученно и монотонно объяснила она. – Кроме того, я не редактор и, тем более, не издатель. Я не работаю с авторскими материалами.
– Эти стихи – для вас… – Молодой человек покраснел и отвел глаза. – Можете сразу в корзину… Не читая.
После такого анонса Кира уже не могла не прочитать. Хотя бы пару страниц. Просто из любопытства. Не каждый же день тебе дарят ворох стихов!
Она раскрыла папочку перед сном и… не смогла оторваться до утра. Только обнаружив, что спать ей осталось от силы три часа, она охнула, отложила стихи в сторону и выключила торшер.
Весь следующий день она бродила по редакции сама не своя. Сделала себе кофе, прибралась на рабочем столе, чего не случалось уже почти год, поклацала на компьютере, опять заварила кофе, рассеянно полистала подшивку газет, снова пошла делать кофе и обнаружила, что не выпила предыдущий.