Конвоир помедлил, убрал пистолет, но от решетки не отошел.
Голота спиной почувствовал, как облегченно опустились плечи у его соседа сзади.
В то же мгновение конвойный быстро поднял пистолет и нажал на курок. Голоте показалось, что раньше, чем он услышал хлопок выстрела, ему за шиворот брызнуло чем-то горячим и липким, а «елочка» дернулась и завалилась на правый бок. По цепочке осужденных прошелестел вздох ужаса. Арестанты торопливо выравнивали ряд, извиваясь телами.
В отсек вбежал Петри. В один миг оценив обстановку, он бросился к конвойному:
– Ты что делаешь, гад?! У нас каждый человек на счету!
– Я действовал по инструкции, – ответил тот, пытаясь ногой подкатить к себе из-за решетки отброшенную гильзу. – Осужденный хотел поднять бунт.
– По возвращении все изложишь в рапорте! – Петри задыхался от бешенства. – А пока я отстраняю тебя от участия в операции! Приказываю немедленно перейти в другой отсек и оставаться в нем до прилета в Петрозаводск.
Конвойный пожал плечами и хотел убрать пистолет в кобуру, но Петри протянул руку:
– Сдать табельное оружие!
Вертолет дернулся, просел в «яму» и накренился набок. Олафа и конвойного ударило об решетку, и опрокинуло на пол. Пистолет выпал и, проскользнув под прутьями клетки, подъехал к Голоте. Конвоиры повскакали с мест и в растерянности обступили решетку с обеих сторон.
– Чего смотрите? – закричал Петри. – Достаньте оружие этого болвана! Наше счастье, что у осужденных руки за спиной. Такого шанса они бы не упустили. Всех бы перещелкали, как баранов!
Голота покосился на пистолет, приклеившийся к его ноге, и подумал: «А ведь и впрямь перещелкал бы… Грешно ли отбирать чужую жизнь тому, у кого вот-вот отберут его собственную? А, Господи?..» Он вдруг вспомнил Анну, ее мертвые, стеклянные глаза, и зажмурился. «Не наказывай нас по беззакониям нашим, но поступи с нами по милости Твоей…»
Вернувшись в кабину пилота, Олаф раздраженно бросил задремавшему Недельскому:
– Их уже не одиннадцать, а десять…
Тот приоткрыл один глаз и, зевнув, процедил лениво:
– Сегодня к полудню ни одного не останется.
За бортом вертолета холодным светом осеннего солнца разлился день. Олаф в тревожной задумчивости наблюдал, как тень гигантской стрекозы скользит по сморщенной глади озер, перепрыгивает черные, словно обугленные скалы и уверенно разрывает паутину рек.
– Видите, – пилот протянул руку, – впереди гора Илевиламминнангас, за ней – озера Поясьярви и Юла-Висксьярви, а дальше – уже Финляндия.
– А где остров? – спросил Недельский, протирая глаза.
– Сейчас возьмем на пятнадцать градусов вправо. Видите каменную гряду? Сразу за ней – река Койтайоки. Она впадает в огромное озеро. Там и есть Хойту…
– На дубе – сундук, в сундуке – заяц, в зайце – утка, – криво усмехнулся Недельский. – А в утке – яйцо…
Пилот потянул рычаг.
– Жуткие места, – поежился он. – Безлюдные, безжизненные. Вокруг на десятки километров – ни одной души.
Вертолет перешагнул через каменную гряду и нырнул тенью в бескрайнюю водную гладь.
– Это озеро Юла-Висксьярви. – Пилоту явно нравилась роль экскурсовода. – Мне бабка рассказывала, что в старину в нем топили детей. Их каждую осень приносили в жертву богу дождей, снегов и морозов, чтобы наступающая зима не погубила людей и скот.
– Детей в обмен на скот? – Олаф с презрением фыркнул. – Дикий народ. Варвары.
Недельский оскалился:
– Ты – прямой потомок этого народа.
Петри вздрогнул, но ничего не ответил. Он лишь смерил своего заместителя взглядом, в котором одинаково читались презрение и отвращение.
Недельский невозмутимо отвел глаза и уставился в окно.
«Ничего, слюнтяй, – подумал он, – недолго тебе осталось. Я отыграюсь на тебе в Петрозаводске».
Гигантская машина дернулась всем телом и неожиданно просела. Петри и Недельский от неожиданности ухватились за сиденья.
– Ты чего? – спросил Олаф.
– Это он, – выдохнул пилот, кивая на бликующую рябь за окном.
Остров выплыл из рассветной мути так внезапно, словно поднялся со дна озера, чтобы ухватить добычу и скрыться обратно под водой. Черный клочок земли, ощетинившийся скалами посреди иссиня-серой зыби холодного озера, напоминал расплывшуюся кляксу на грязной промокашке [11] второклассника.
Петри и Недельский молча уставились на черное пятно мрачного острова, величиной с ладонь, и Олаф почувствовал легкий озноб.
– Мне надо найти площадку для посадки, – предупредил пилот.
– Машину поставь у самой воды, – распорядился Недельский. – Ищи место на берегу.
– Почему на берегу? – раздраженно спросил Петри.
– Путь к отступлению – вода, – пояснил Недельский с мерзкой улыбкой. – Вертолет нельзя блокировать или окружить. И за полосатыми наблюдать сподручнее.
Пилот снизил машину так, что стали видны черные причудливые узоры на скалах и уродливые трещины на мертвой земле. Он облетел остров по часовой стрелке и завис над водой.
– Километр в диаметре, не больше, – оценил Недельский и повернулся к пилоту: – Ну что встал? Ищи площадку.
– Мне показалось, есть одно место, – ответил тот почему-то глухим голосом. – Прямо напротив отвесной скалы.
– Ну так снижайся! – рявкнул Недельский. – Или штаны намочил?
– Мне бабка рассказывала… – пробормотал пилот.
– Мне плевать, что тебе рассказывала бабка! – оборвал его Недельский. – Сажай машину, слюнтяй!
Вертолет дернулся и пошел на второй круг. За окном проплывали грязные, щербатые камни, усыпавшие скалы со всех сторон. Казалось, кто-то гигантской невидимой рукой «посолил» ими остров, и они замерли, примерзли к скалам, с тем чтобы в один жуткий день – такой, как сейчас – вдруг сорваться вниз грохочущей смертоносной лавиной.
Пилот остановил машину над широкой полосой земли у самой воды и начал снижение. Олаф почувствовал, что сердце прыгнуло куда-то вверх и застряло в горле. Он смотрел, как кипит и пенится вода под брюхом вертолета, как летят сметаемые ветром комья земли и ошметки сухих растений, как растут в небо черными глыбами гнилые зубы скал.
Едва колеса коснулись берега, Недельский встал со своего места.
– Двигатель не глуши, – приказал он пилоту. – Пусть работает на холостом ходу. – И, повернувшись к Олафу, кивнул на дверь, ведущую в первый отсек: – У нас пять минут на то, чтобы поставить задачу «полосатикам».