– Пилот тоже оказался жертвой зрительной галлюцинации. – Петри поймал себя на мысли, что уже репетирует строчки будущего рапорта. Версия конвойного пришлась ему по душе.
– Жертвой? – переспросил Недельский и вдруг изменился в лице. – А ты, значит, все это время просидел в вертолете?
– Товарищ Петри нас всех спас, – вступился Кусков. – Если бы не он…
– Товарищ Петри дезертировал! – зло перебил его Недельский. – Капитан обязан последним покидать тонущий корабль! Он должен делать все возможное для выполнения поставленной задачи, а когда видит, что все средства исчерпаны, – оставаться на поле боя до конца!
Олаф повернул голову и бросил через плечо:
– Прибереги патетику для докладной записки на имя прокурора.
– Я так и сделаю! – кивнул Недельский. – Ответишь за все, Петри. И за слюнтяйство, и за предательство. По твоей вине мы потеряли пятерых сотрудников и не выполнили задание!
Кусков поднялся с кресла.
– Я по образованию хирург, – ответил он на вопрос, заданный Олафом минуту назад. – Когда по моей вине у меня на столе умер пациент, меня отстранили от врачебной практики и направили на три года работать в ГУИН [13] .
– Вот и его отстранят! – злорадно хмыкнул Недельский. – И отправят куда-нибудь на три года. А может, и на все десять! «Ментовская зона» – достойное место!
– Я атеист, – продолжал, не смущаясь, Кусков, – и не верю в загробную жизнь, в привидения и прочую нечисть. Но я видел на острове призрак и готов поклясться, что не я один. Трое сотрудников спецгруппы и пилот потеряли самообладание, а товарищ Петри принял единственно правильное решение…
– Что за чушь? – поморщился Недельский. – Или это репетиция защитной речи в суде?
– Это не чушь, – покачал головой конвойный. – Думаю, что призраку на острове наверняка есть научное объяснение. Скорее всего, мы столкнулись со случаем массовой галлюцинации или гипноза.
– Я не столкнулся! – отрезал Недельский. – И никто не заставит меня поверить, что операция провалилась из-за вмешательства потусторонних сил. Когда боишься персональной ответственности, поневоле выдумываешь небылицы!
– Вы видели, как вспыхнули камни? Ни с того ни с сего! Без молний и взрывов!
– Похоже на напалм, – согласился Недельский, – который американцы сейчас применяют во Вьетнаме. Только при чем тут призраки?
Кусков помедлил с ответом. Он посмотрел в окно, за которым бушующей мутью плескался рваный сумрак, опустился в кресло и хрипло произнес:
– Я видел… старуху в саване. Величиной с гору…
– Старуху? – переспросил Недельский и вдруг побледнел. Он вспомнил бред умирающего охранника в соседнем отсеке: «Ко мне приходила старуха… В саване… Она сказала, что мы все сгорим…»
Олаф с трудом оторвал руку от штурвала, достал из нагрудного кармана носовой платок и вытер лицо.
– Так и есть, – пробормотал он. – Мы видели одно и то же…
– Я не знаю, что вы там все видели, – процедил Недельский, – но разница в том, что одни выполняли свой долг до конца, а другие трусливо сбежали. Четверо конвойных и пилот теперь, как говорится, сраму не имут. А вот живому и невредимому руководителю операции предстоит ответить по закону.
– Хорошо, что у него был заместитель, – горько усмехнулся Олаф, – который довел дело до конца.
– Совершенно верно! – подхватил Недельский. – Согласно инструкции, я до последней минуты находился на месте проведения операции и лично ликвидировал осужденных, пытавшихся поднять бунт! – Он вспомнил напутствие Штыря: «Когда осужденные выполнят задачу, ты знаешь, что делать дальше. Лично убедись, что на острове остались одиннадцать трупов…»
– Да-а… – протянул Кусков, – дело шло к бунту. Они уже были готовы накинуться на нас. И мне пришлось уложить четверых.
Недельский собрался еще что-то добавить, но вдруг осекся и уставился на охранника:
– К-как, четверых?
– Ну да, – невозмутимо подтвердил тот, – сначала троих, догоняющих вас, а потом еще одного, убегающего.
Недельский похолодел. Он растопырил обе пятерни и в замешательстве бормотал, загибая пальцы:
– Один убит на пути следования к месту операции, я застрелил пятерых… Если ты говоришь, что… Шесть плюс четыре… То где еще один?!
Конвойный растерянно пожал плечами.
Олаф бросил на него тревожный взгляд, но тут же опять отвернулся и уставился в окно.
– Мы прошляпили заключенного! – взвыл Недельский. – Еще и это до кучи!
– Не думаю, что есть повод для волнения, – возразил Кусков. – Вряд ли в огне уцелело хоть одно живое существо.
– Я должен был убедиться, что на острове остались одиннадцать трупов! – Недельский стукнул кулаком в дверь кабины. – Мы прикончили всех, кто побежал обратно к вертолету. Значит, один из арестантов остался у скалы!
– Возможно, его сразу задавило камнями, – предположил конвойный. – В любом случае огонь доделал нашу работу.
– В любом случае! – передразнил его Недельский. – В любом случае мне предстоит доложить начальству об этом пропавшем осужденном. Не мешало бы знать, кто он.
– Я знаю, кто он, – вдруг тихо сказал Петри, не отрывая взгляда от ветрового стекла.
Недельский и Кусков переглянулись.
Олаф сжал штурвал так, что побелели пальцы.
– Это сорок третий номер!..
Голота осторожно ступал по камням, выставив перед собой скованные руки, чтобы не потерять равновесие. В какой-то момент ему почудилось, будто на острове разом стихли все звуки. Он с тревогой огляделся по сторонам. До скалы оставалось еще метров тридцать, и этот остаток пути был совершенно непроходимым. Камни здесь налезали друг на друга, выступали острыми и скользкими краями, не оставляя для ноги ни малейшей опоры. Осужденный, который шел в десяти шагах справа от Андрея, вдруг остановился и прислушался.
– Что это?! – крикнул он. – Какой-то странный звук!
Голота тоже замер, широко расставив ноги, чтобы не оступиться и не рухнуть в проем между камнями. Странное постукивание, похожее на треск заводной игрушки, показалось ему знакомым. Будто он уже слышал когда-то этот печальный звук, и с ним было связано что-то тоскливое и непоправимое. Мозг не помнил – помнила душа. И она готова была разрыдаться, безутешно и отчаянно, под аккомпанемент этой механической музыки из далекой, а может быть, никогда не существовавшей жизни.
– Не к добру это! – опять крикнул осужденный.
По всему было видно, он нуждался если не в утешении, то хотя бы в диалоге, и топтался на месте, ожидая ответа и вытирая обеими руками пот со лба.