– Да куда уж дальше ругаться, хуже, чем сейчас, все равно не будет. Выкладывай.
– Ольга Решина. Она, с одной стороны, знакома с Тамарой Коченовой, замешанной в убийстве вдовы Лебедева. С другой стороны, она связана с Шориновым, который финансирует работу над препаратом. И она – врач, кандидат медицинских наук.
– Ты думаешь, она входит в эту таинственную группу специалистов?
– Ну… А вдруг? У меня есть кое-какие идеи.
– Ох, Настасья! – вздохнул Виктор Алексеевич. – Тебя, видно, не переделать. Только не забывай, что ты от работы отстранена. Оружие сдай. И будь осторожна, я тебя прошу.
– Я постараюсь, – очень серьезно ответила Настя.
* * *
Она разложила на столе фотографии, сделанные неизвестным доброжелателем, и стала внимательно их изучать. Интерьер ресторана она помнила плохо, потому что так нервничала из-за разговора с Денисовым, что по сторонам не оглядывалась. А вот улицу перед рестораном представляла себе довольно хорошо. Где-то там, на этой улице, стоял человек и снимал их, когда они спускались по ступенькам с высокого крыльца.
Одна из фотографий привлекла ее внимание какой-то неправильной формой кадра. Вглядевшись, она сообразила, что объектив захватил не только ее с Денисовым, но и закругленный край рамы бокового автомобильного стекла. Значит, снимали из машины.
Настя схватила телефон и набрала внутренний номер Гордеева.
– Виктор Алексеевич, можно мне отлучиться на полчасика?
– Да хоть вообще уходи, – проворчал полковник. – Ты же отстранена от работы.
– Ах да, я и забыла.
Ей стало обидно, и обида вдруг показалась ей такой нестерпимо острой, что даже слезы выступили на глазах. Но Настя быстро опомнилась и взяла себя в руки. Ну, отстранили. С кем не бывает! Она была уверена, что все обойдется, потому что не чувствовала за собой никакой вины и не хотела верить в то, что ее вот так запросто несправедливо уволят. Не может этого быть.
Она вышла на улицу и зашагала в сторону Садового кольца. До ресторана – минут пятнадцать, и она с удовольствием подумала о том, что прогуляться по солнечной погоде не только приятно, но и полезно. Дойдя до ресторана, она вытащила из кармана сделанную из машины фотографию и стала прикидывать, где должен был находиться снимающий, чтобы поймать тот ракурс, который получился. Ей пришлось перейти на противоположную сторону, и она с удивлением обнаружила, что стоит буквально в двух метрах от автобусной остановки. Ничего себе! Как же здесь могла стоять машина? Ведь правилами дорожного движения запрещено парковать автомобили так близко от остановки. А водитель должен был стоять здесь достаточно долго…
Настя подняла голову и внимательно изучила номера маршрутов, которые здесь останавливались. Один из номеров был обозначен красным цветом, это был очень короткий маршрут, по которому автобусы ходили только с 18 до 23.30, чтобы разгрузить пассажиропоток между Театральной площадью и метро «Новослободская». По ходу маршрута находились Большой и Малый театры, кинотеатр «Россия», где ныне располагались ресторан и дискобар, Театр оперетты, МХАТ, Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, а неподалеку от конечной остановки – Театр Советской Армии (теперь, правда, он назывался как-то по-другому), поэтому те, кто этим маршрутом пользовался, называли его просто «театральным». И Настя подумала, что это именно то, что ей нужно.
* * *
Поскольку день начался с неприятностей, то глупо было бы надеяться, что ей повезет с первой попытки. На «театральном» маршруте работали четыре автобуса, больше и не было нужно, поскольку дорога от Театральной площади до станции «Новослободская» занимала не более двадцати минут, а иногда и намного меньше. Водители должны были подойти к пяти часам, и Настя терпеливо ждала, устроившись в комнатушке диспетчера.
Трое из четырех водителей были из Тернополя, приехали в Москву на заработки. Жили они, по-видимому, где-то в одном месте, потому что в парк явились одновременно, что-то оживленно обсуждая на ходу.
– Був, був такий, – закивал самый старший из них, толстый добродушный украинец. – Помнишь, Петро? Я тоби ще казав, який дурный водила, стоить поперек ходу.
– А не помните, какая была машина? – с надеждой спросила Настя, глядя по очереди то на толстяка, то на молодого парня, которого толстяк называл Петром.
– Та вроде синяя, а може, черная, – развел руками толстяк. – Темнело вже. Но «Москвич», оце точно.
– Вы, девушка, лучше у дяди Кости спросите, – сказал Петро, у которого оказалась неожиданно чистая русская речь. – Он у нас мужик принципиальный, нарушениям спуску не дает. Если он этот «Москвич» видел, то наверняка номер запомнил, чтобы потом в ГАИ жалобу накатать.
Радость Настина оказалась преждевременной, потому что выяснилось, что дядя Костя, четвертый водитель с «театрального» маршрута, со вчерашнего дня лежит с тяжелым бронхитом. Она взяла его адрес и поехала на другой конец Москвы, в Бирюлево.
Жил дядя Костя в плохоньком панельном доме с окнами на железную дорогу, по которой то и дело грохотали проходящие поезда. Дверь ей открыла симпатичная девчушка лет восьми с короткой стрижкой и озорными глазами. Впрочем, факт открытия двери можно было считать чисто условным, так как на дверь была наброшена цепочка, которую девочка не сняла.
– Вам кого? – звонко спросила она.
– Константин Федорович дома?
– Он болеет, – с вызовом сообщила девочка, но пройти не предложила. – А вы кто?
– А я – Настя. Константин Федорович – твой дедушка?
– Вы что! – с презрением фыркнула маленькая хозяйка. – Он мой папа.
– Так ты, может быть, спросишь у папы, можно ли мне войти?
– А зачем?
– Мне нужно с ним поговорить.
– А о чем?
Настя начала терять терпение.
– Скажи, пожалуйста, а мама дома? – спросила она.
– А зачем вам мама? – последовал вопрос, которого вполне можно было ожидать.
– Попрошу у нее разрешения войти, если ты не пускаешь меня в дом.
Из глубины квартиры послышался хриплый простуженный голос:
– Машенька! Кто пришел?
– Тетя Настя! – оглушительно звонко откликнулась девочка.
– Константин Федорович, я к вам, – тут же встряла Настя, поняв, что пора брать инициативу в свои руки, иначе препирательства с осторожной Машенькой могут слишком затянуться.
Через минуту она уже была в квартире, сидела на кухне вместе с больным дядей Костей, а в чашке перед ней дымился крепкий ароматный чай. Константин Федорович оказался щуплым невысоким мужичком с обширной плешью и угрюмым лицом. Настя, ориентируясь на «дядю Костю», как его назвал молодой водитель, думала, что это связано с большой разницей в возрасте. Но теперь, глядя на его лицо, понимала, что в слово «дядя» вкладывалось чуть насмешливое уважение к человеку, который во всем стремится к порядку, не терпит нарушений и чувствует себя всегда правым. Такие люди, она знала, бывают невероятно занудливыми и дотошными, но в то же время порядочными и очень добрыми.