– Ну что опять? – возмутилась девочка, пытаясь прорваться в комнату.
Антонина посторонилась и на всякий случай решила проверить обстановку. Увидев обитателей песочницы, она задумалась, какое-то время постояла, опершись на перила, а потом заявила:
– Шла бы ты на улицу, лето.
– Не хочу.
– А ты через не хочу. Соберись и выйди. Алеев вон с сестрой гуляет.
– Ну и что? – резонно заметила Катька.
– Ну и то! Лето пришло – выходи на улицу и дыши свежим воздухом, раз на море ехать не хочешь.
Девочка пожала плечами и уселась в кресло. Похоже, прогулки было не миновать. Когда мать ставила перед собой какую-то цель, она, как правило, ее добивалась. Антонина достала гладильную доску, включила утюг и притащила из ванны кучу пересохшего белья.
– Гладь тогда. Нечего зад отращивать. Села как у праздничка и ножки свесила.
Катька и ухом не повела.
– Я кому сказала? – грозно поинтересовалась Антонина Ивановна и звякнула утюгом о подставку. – Или гладь, или иди.
Девочка нехотя встала с кресла и объявила:
– Я гулять.
– Кто б сомневался, – не удержалась от того, чтобы не съязвить, Самохвалова. – Когда дело надо делать, сразу гулять.
– Я могу и погладить, – предложила Катька и с вызовом посмотрела на мать.
– Не надо. Обойдемся как-нибудь, – объявила Антонина и, послюнявив палец, проверила накал утюга. Слюна зашипела.
– Ну не надо, так не надо, – согласилась девочка и пошла обуваться.
Через минуту Антонина Ивановна дежурила у кухонного окна. Во дворе ничего не происходило. Катька столбом стояла у школьного забора, Алеев сидел в песочнице. «Господи, ну что за корова! Встала – и ни бе ни ме. Подойди к человеку-то, чем одной стоять, забор подпирать…» – бурчала Самохвалова себе под нос, возмущенная Катькиной нерешительностью. Из подъезда выпорхнула Валечка, процокала каблучками, помахала соседской девочке ручкой. Катя что-то ответила, но не тронулась с места.
Гулять было мучительно скучно. Сделав два шага в сторону песочницы, Катька одумалась и вернулась на прежнее место. Снова встала столбом и посмотрела на свои окна. Антонина отскочила в глубь кухни, но боевой пост не покинула, невзирая на долетающий до ее носа запах раскаленного утюга.
Появилась тетя Шура с озабоченным лицом, по привычке посмотрела на самохваловские окна и подошла к Кате:
– Ты чего тут?
– Гуляю, – объяснила девочка и почесала коленку.
– Кто ж так гуляет-то? – изумилась Санечка и решительно изменила маршрут, направившись к самохваловскому подъезду. – Мать-то дома? – поинтересовалась она, не оборачиваясь, и исчезла в прохладной темноте распахнутых дверей.
Антонина, услышав призывный стук в дверь, даже не пошевелилась. Главная Соседка постучала еще несколько раз, но так же безрезультатно.
– Где мать-то? – взяла она в оборот Катьку.
– Не знаю, – лениво наврала та и уставилась себе под ноги.
Тете Шуре не оставалось ничего другого, как возобновить движение по прежнему маршруту. Девочка проводила ее взглядом и наконец-то решилась.
Алеев поднял голову, посмотрел на одноклассницу и призывно хлопнул ладонью по борту песочницы. Катька присела рядом, предусмотрительно расправив под собой платье.
– Караулю… – сообщил он Самохваловой и ткнул пальцем в сестру.
– Поня-а-а-атно…
Помолчали. Обоим было неуютно в присутствии друг друга, разговор не клеился: в школе они двигались по разным орбитам, хотя шесть лет отучились в одном классе. От Алеева Катька ожидала исключительно какой-нибудь пакости типа задрать юбку, подложить кнопку, обозвать и стукнуть. Ильдару подсевшая девица тоже была до крайности неинтересна: ни кожи, ни рожи, на носу – очки, и вообще малолетка.
Катька подняла с земли веточку, обломила тонкую ее часть и нарисовала на песке рожицу, после чего Алеева-младшая подползла поближе и, хихикнув, стерла рисунок ладонью.
– Еще! – скомандовала она и строго посмотрела на Катьку.
– Не получится. Песок сухой, – объяснила Самохвалова.
– Полей! – скомандовала сестра брату, и тот послушно вылил пол-лейки воды.
Катька взялась за дело и нарисовала сестре Алеева таксу. Девочке понравилось:
– Собак, – узнала она.
– Собака, – поправила ее Катька.
– Еще собак! – снова приказала алеевская сестра.
Самохвалова нарисовала лошадиную морду.
– Конь! – обрадовалась девочка. – Еще.
Катька нарисовала свинью. Девочка нахмурилась, зато Ильдар пришел в полный восторг и подписал под рисунком: «Горлач – кабан». Девочка что-то сказала брату по-татарски, Алеев покраснел, поднялся и повел сестру в кусты. Катька обернулась и чуть не рухнула с бортика – Ильдар приговаривал невозможное «пись-пись-пись…» Самохвалова тактично отвернулась.
Песок быстро высыхал на солнце, становилось жарко. Девочка капризничала и срывала с себя косынку. Самохвалова вопросительно посмотрела на одноклассника. Алеев снисходительно пояснил:
– Спать хочет.
– Нет, – швырнула в него песком сестра и приказала Кате: – Рисуй.
Самохвалова терпеливо нагнулась над мокрым песком, предварительно политым остатками воды из лейки. Сломалась веточка – собака не получилась.
– Все, – с радостью объявил Алеев. – Домой пошли.
– Нет! – разревелась девочка и уселась у Катькиных ног.
– Не плачь, – погладила ее по кружевной косынке Самохвалова. – Я тебе еще нарисую. Потом. Когда проснешься.
– Завтра? – уточнила девочка.
– Почему завтра? Сегодня нарисую.
Ильдар скорчил однокласснице рожу и вытаращил свои черные глаза.
– Или завтра… – спешно исправилась Катька и помахала алеевской сестре рукой. – Спокойной ночи.
Та неожиданно успокоилась, встала на свои толстые ножки, взяла брата за руку и дала себя увести. У подъезда Алеев оглянулся и проорал однокласснице:
– Слышь, Самосвалова! Ты давай выходи вечером.
Катька пожала плечами и ничего не ответила. Зато Антонина Ивановна, свесившись через перила, пообещала соседу выставить дочь на улицу к означенному времени. Алеев залился краской и вошел вслед за сестрой в подъезд.
«Ну кто тебя спрашивает?!» – с досадой подумала Катя и побрела к дому.
– Ма-а-а-ма! Ну почему ты все время вмешиваешься в мою жизнь? – заявила с порога Катерина.
– Я-а-а-а? – не поверила своим ушам Антонина и на всякий случай скрестила на груди руки.
– Ты! – непривычно дерзко ответила девочка.