— Слишком поздно об этом волноваться, — сказал старик, щелкнув зажигалкой и вдохнув полные легкие дыма. — Хорошо сегодня отыграли.
— Да. Два позади, впереди еще три.
— Я говорил о «Юнайтед», — едко заметил отец.
Роб бросил на него вопросительный взгляд и через миг рассмеялся:
— Эти твои шуточки!
Мик медленно выдохнул и улыбнулся, следя за тем, как облачко дыма растворяется в послеполуденном воздухе.
— Что думаешь насчет вторника? У тебя там сложная задачка.
— Хрен знает, вот что я думаю, — вздохнул Роб. — Слушай, почему бы тебе не прийти посмотреть на матч? Мне моральная поддержка будет кстати.
Мик выпучил глаза от ужаса, а потом шагнул к машине и побарабанил по стеклу. Через секунду оно плавно и беззвучно опустилось.
— Твой отец спрашивает, не хотим ли мы посмотреть на «Сити» во вторник вечером.
Чарли даже бровью не повел, только бросил быстрый взгляд на отца. Роб улыбнулся ему и сказал, прежде чем стекло поднялось обратно:
— Зануда! И сними свои костыли с моей приборной панели.
— Как дела дома? — спросил Мик, когда мальчик вновь ушел в виртуальный мир в глубине звуконепроницаемого салона. — Получше?
— Она меня с ума сводит, — тихо ответил Роб. — И эта ее приятельница все время лезет между нами. Просто кошмар какой-то. Вечно нашептывает что-то на ухо Джейн, словно подстрекатель.
— А не устроить ли ей хорошую вздрючку, — предложил Мик. — Я бы мог…
— Даже близко к ней не подходи! — Роб ухмыльнулся. — Старая развалина вроде тебя не продержится там и пяти минут.
— Я имел в виду совсем другое.
— Ну да, и это другое тоже можешь не говорить. Мне не нужно напоминать, что я сам виноват в своих проблемах.
— И это не то, что я имел в виду.
— Ну ладно, что тогда ты хотел сказать?
Мик затянулся сигаретой в последний раз и швырнул ее в сточную канаву.
— Да черт с ним. Давайте уже, проваливайте. Моя передача через пять минут, а мне еще сначала нужно отлить.
— На-ка, получай!
Роб вскинул руки над головой, и одновременно с ним ярко окрашенные фигурки на экране бросились скакать в запрограммированном экстазе победы.
— Дерьмово ты играешь! — злорадно крикнул он сыну.
— Можно обойтись без подобных выражений? — спросила Джейн, входя в комнату с охапкой пакетов и сумок, которые затем бросила на пол у двери. — Чарли! Извини, что опоздала и не встретила тебя. Застряла в пробке.
— Привет, мам. Как ты, нормально? — отозвался Чарли, не отрываясь от экрана.
— Мне было бы приятнее, если бы мой сын обнял меня! — ответила она.
Чарли со вздохом поднялся и неохотно приблизился к матери, которая заключила его в объятия. И в этот момент Роб издал торжествующий клич:
— А между прочим, уже два-ноль!
— Это не считается! — запротестовал Чарли, высвобождаясь от рук матери и бросаясь к своему стулу. — Меня отвлекли!
— Очень приятно, — пожаловалась сама себе Джейн.
— Ничего не знаю, все считается, — продолжал Роб, не замечая, как в сердце жены вонзается нож обиды.
— Я слышала, вы сегодня выиграли, — сказала Джейн.
— Сколько раз повторять, — простонал Роб, не оборачиваясь от экрана. — Это не «мы», а «Сити».
— Без разницы. Так что это нам дает? И я имею в виду нас, а не «Сити».
— Очень смешно, — бросил Роб. — «Сити» нужно заработать четыре очка за три игры.
— И?
— Что «и»?
— Ради бога, Роб! — рассердилась Джейн. — У них получится или нет?
— А я-то откуда знаю?
— Ты должен сделать так, чтобы у них получилось, Роб. Я тебе говорила…
Прежде чем она закончила, Чарли встал и направился к двери. Он слышал все это сотни раз за последние месяцы и больше слушать не желал.
— Я пока побуду у себя.
Роб свирепо воззрился на Джейн, которая зажмурилась и вздохнула. Она снова это сделала.
— Ловко сработано, Джейн, — сказал Роб. — Офигеть, до чего ловко.
Джейн беззвучно сидела на диване, в то время как двое самых дорогих для нее людей игнорировали ее, как игнорировали почти постоянно на протяжении последних двадцати четырех часов. И как это она дошла до такого?
В четверг, когда Чарли позвонил Робу и попросился провести с ними выходные, она воспылала оптимизмом: решила, что сын вот так, не очень ловко, пытается смягчить давление, оказываемое на отца, возвращая их исковерканной семейной жизни хотя бы подобие нормы. А может, Чарли даже хочет помочь матери залатать в отношениях дыру-другую.
Увы, благодаря Джейн и ее болтливому языку эти надежды разбились практически с первых минут его визита. Она поморщилась, как от боли, припомнив, как неохотно подошел к ней Чарли, когда мать выразила желание обнять сына. Неприязнь, стыд, смущение — все это было на его лице. И сердце Джейн снова и снова переполнялось болью.
Но хотя бы с Робом сын вел себя почти как прежде, это уже кое-что. Однако это было их время, а Джейн отводилась роль незваного зрителя, стороннего человека, нелюбимого и одинокого.
Роб совсем не помогал ей. Никогда Джейн не видела мужа таким холодным и равнодушным. Она подозревала, что причиной тому и ее поведение в связи с наследством, и то, что Джейн наделала… Но поскольку Роб практически не общался с женой, наверняка она не могла знать. И сказать по справедливости, теперь Джейн могла вызвать мужа на разговор только брюзжанием и упреками, так что еще ей оставалось делать? В конце концов, она же извинилась за свою ошибку миллион раз.
А хуже всего было то, что если Джейн и нуждалась в Робе, то именно сейчас. Ей было страшно — страшнее, чем когда-либо за всю жизнь. Она боялась не потери денег, а потери всего. Джейн даже казалось, что это уже случилось.
Ее сердце сжалось, когда Роб резво поднялся на ноги и бросил, что им пора ехать. Сыну пора снова покинуть мать, а Джейн пора снова исчезнуть в пустой, черной яме, в которую превратилась ее жизнь.
Всеми фибрами души она молила, чтобы Роб и Чарли спросили, не хочет ли Джейн поехать с ними, но если они и услышали эту немую мольбу, то не обратили на нее внимания, так как приглашения не прозвучало. И потому, собрав остатки гордости и не попросившись в машину сама, Джейн утешилась тем, чем могла: вялым объятием на прощание, касанием щеки, краткими проводами в холле. Закрытая дверь и звук ожившего двигателя «бентли» послужили сигналом для начала слез, которые, она знала, не прекратятся еще долгие часы.
К тому моменту, когда за «бентли» закрылись ворота, Джейн Купер, жена и мать, рыдала в полный голос.