Она тут же попробовала один и воскликнула:
— Восхитительно! Ты не утратила ни капли мастерства. Подумай, что ты могла бы сделать, если б только… — Она так резко оборвала начатую фразу, что я услышала, как она невольно лязгнула зубами.
Если б только что? Если бы я переехала сюда навсегда? Не это ли она пытается мне сказать? И почему мысль об этом вызывает у нее такую панику?
Я улыбнулась.
— Ну, практики у меня было хоть отбавляй. И потом, я подумала, что ты с удовольствием съешь именно такой трюфель.
В кафе народу было совсем немного, заняты были лишь несколько столиков. В глубине зала, чуть дальше барной стойки, я заметила Мари-Анж: она то и дело выглядывала из-за занавески из бусин, отгораживавшей вход в задние помещения, и пыталась обратить на себя внимание хозяйки. Я поднесла к губам чашку с шоколадом. Вкусно. Конечно, этот шоколад был не настолько хорош, как мой, но все же…
Мари-Анж принялась яростно жестикулировать, и Жозефина, глянув наконец в ее сторону, сказала:
— Извини, Вианн. Мне надо идти. У меня срочные дела.
— Что-нибудь случилось?
Она покачала головой и улыбнулась. Но было заметно, что улыбка эта поверхностная, призванная лишь скрыть смятение, таящееся в глубине.
— Нет, нет, ничего страшного. Прошу тебя, сиди спокойно и пей шоколад. Знаешь… в кафе всегда столько всяких дел…
Я снова оглядела предельно тихое кафе. Два молодых человека пили легкий коктейль «Дьяболо» с мятным сиропом; Пуату перекусывал, собираясь перед обедом вновь открыть булочную; Жолин Дру и Бенедикта Ашрон, заказав черный кофе, пристально следили за тем, что происходит на улице. Ни та, ни другая не сказали мне ни слова, но я видела, как они исподтишка наблюдают за Розетт, которая, устроившись под столом и тихонько ухая, играла с Бамом. На какое-то мгновение мне показалось, что все дело в Розетт, что именно в ней причина той неловкости, которую испытывает Жозефина; многим людям бывает не по себе, когда они сталкиваются с чем-то необычным. Вот и у Жолин с Бенедиктой моя девочка явно вызывала непонятную тревогу и раздражение…
А может, это из-за того, кто отец Розетт?
Я протянула дамам коробку с трюфелями и предложила:
— Не хотите ли попробовать? Эти трюфели я называю «Hypocrites». Не сомневаюсь, это ваши любимые.
Жолин тут же засуетилась:
— Но я… не ем шоколад!
Бенедикта смотрела на меня свысока. Поблекшая блондинка с сахарной улыбкой и чрезмерным количеством украшений, она всегда считала себя естественной наследницей Каро Клермон.
— Вряд ли вы найдете здесь много женщин, которые станут есть шоколад, — сказала она. — Мы должны следить за фигурой, не так ли?
— Да, действительно, — с улыбкой сказала я.
Аура Бенедикты пылала желтовато-зелеными оттенками желчи. Розетт под столом запела тоненьким голоском, невероятно похожим на птичий. Бенедикта сладким, как сахарный сироп, тоном заметила:
— Какая милая у вас девочка! Как жаль, что она совсем не говорит!
— О нет, иногда она говорит, и очень много! — возразила я. — Дело в том, что обычно она ждет, когда ей будет что сказать. Жаль, что далеко не все так поступают.
— Извините, мадам… — сказал кто-то у меня за спиной.
Я обернулась и узнала Шарля Леви, который живет на той же улице, что и Франсис Рейно. В былые времена он не был завсегдатаем моей chocolaterie, но мы тем не менее хорошо знали друг друга. Шарль — очень приятный старик, всегда аккуратно одетый и весьма щепетильный. Рядом с ним стояла Генриетта Муассон, пожилая дама, которую я тоже прекрасно знала со времен существования моей шоколадной лавки. В руке Генриетта держала розовый кошачий ошейник, украшенный металлической подвеской в форме сердечка; вид у старушки был встревоженный и растерянный.
— Я подумал, что, возможно, вы сумеете нам помочь… — смущенно продолжал Шарль Леви. — Дело в том, что мы ищем месье кюре…
— Но ведь сегодня среда, — сказала ему Жолин. — Вы же знаете, что по средам он у нас не работает.
Шарль Леви недовольно на нее глянул и пояснил:
— Нет, нам нужен не отец Анри. Я ищу кюре Рейно.
Жолин приподняла выщипанную в ниточку бровь.
— Рейно? А он-то вам зачем понадобился? Всем известно, что он совсем спятил.
— Вот как? В прошлое воскресенье, когда мы с ним виделись, он мне показался абсолютно разумным и здравомыслящим, — сказала я.
— Ну а Каро его видела вчера! И она считает, что у него полное размягчение мозгов и это лишь вопрос времени… Впрочем, у него ведь всегда была к этому некоторая склонность, как вы знаете.
Шарль, не обращая на нее внимания, снова обратился ко мне.
— Я полагаю, вы с месье кюре в дружеских отношениях, — сказал он. — Дело в том, что я не раз говорил с ним о моем коте. О моем Отто, которого мадам Муассон частично усыновила. Я очень люблю этого кота, мадам, но кюре Рейно заставил меня понять, что, возможно, ее потребность в общении с ним сильнее моей. И вот теперь Отто исчез, а мадам Муассон подозревает меня.
Генриетта презрительно на него посмотрела и заявила:
— Мой Тати никогда бы не убежал!
— Он все-таки кот, — возразил Шарль, — и рано или поздно он, конечно, убежал бы. А вот если бы вы звали его по имени, которое он понимает, на которое откликается…
— Отто — имя грязных бошей! — с отвращением воскликнула Генриетта.
— Мой дед тоже был немцем, — заметил Шарль.
Генриетта презрительно хмыкнула:
— В таком случае ничего удивительного, что этот кот не хочет у вас жить! И вы еще будете мне рассказывать, что он удрал просто так!
Она показала мне розовый ошейник. На подвеске в виде сердечка было выгравировано имя: ТАТИ.
— Ошейник я нашла у реки, — сказала она. — Мой Тати просто обожает свой ошейник!
— У реки? — Я нахмурилась. — А ваш Отто, или Тати, случайно не черный котик с белым пятном на мордочке?
— Вы его видели! — воскликнул Шарль.
— Думаю, да. Хотя в Маро, насколько я знаю, он носит имя Хазрат и проявляет настоящую страсть к кокосовому печенью.
Генриетта горестно взвыла:
— О нет! Только не в Маро! Не у этих maghrebins! Рядом с ними даже коту находиться небезопасно! Они же сделают из моего Тати кошачий кебаб…
Я заверила ее, что ее Тати отправился с визитом в один очень хороший дом, где к нему относятся как к самому почетному гостю, и пообещала вскоре узнать о нем и сообщить ей. Хоть мне и не удалось до конца успокоить пожилую даму, она все же согласилась присесть и съесть трюфель. Шарль присоединился к нам — но лишь после того, как удобно усадил Генриетту.