— Так. Это — Грифонный мостик, — догадалась девушка.
— Это Банковский мостик. Вон в том доме когда-то располагался банк, а теперь там институт экономики и финансов.
— Понимаю. А где тогда Львиный?
— Не так далеко. Хотите, я вас провожу? спросил Кирилл.
— Если только вам по пути.
— Мне по пути, — заверил Кирилл.
Они пошли вдоль канала Грибоедова по узенькому тротуарчику. Вдвоем по нему можно было ходить только влюбленным. Кирилл, рассказывая о Петербурге Достоевского, который как раз обступал их с двух сторон, то отставал, то забегал вперед, то спрыгивал на мостовую.
— Вы когда-нибудь споткнетесь и упадете, сказала девушка и взяла Кирилла под руку. Я писала работу.., курсовую работу по Достоевскому. Она называлась «Роман „Идиот“. Жертвы и палачи. Языческие и христианские мотивы».
Кирилл посмотрел на нее с недоверием.
— У вас в Прибалтике разрешают писать на такие темы? Хорошо живете.
— Хорошо живем, — засмеялась девушка. Только не в Прибалтике.
— А где же?
— В Англии, — произнесла она просто, словно сказала: «В Купчино» или «на Гражданке».
Кирилл остановился от неожиданности.
— Бросьте трепаться. Рига, Таллинн, Юрмала, Даугавпилс… Что там еще у вас?
— Лондон, Бирмингем, Манчестер, Ливерпуль, Бристоль…
— Не верю.
— Спорим, — сказала вдруг девушка, тряхнув светлыми волосами, и протянула ему руку.
— Теперь точно не верю. Еще и спорить умеете. Вы даже не прибалтка, а…
— «…черная крестьянка, столбовая дворянка».
Еще один аргумент в вашу пользу? Испугались спорить?
— Нет, пожалуйста. Я готов.
— На что?
Они посмотрели друг другу в глаза. В эту минуту Кирилл понял, что с этой встречей он вступает совсем в другую жизнь, то есть произойдет то, о чем он предупреждал Иволгина.
Он прочитал это в ее глазах. Если бы девушка не отвела взгляда, он, возможно, прочитал там гораздо большее и остановился, отступил бы.
— На поцелуй, — сказал Кирилл, и девушка согласно кивнула.
Странно, что они не условились, кто кого и в каком случае целует. Оба это поняли одновременно, но ничего не сказали друг другу и пошли себе дальше.
— А вот тот самый дом, — зловещим голосом проговорил Кирилл, — в котором Рогожин убил Настасью Филипповну.
— Правда? — девушка прижалась к нему, изображая страх, и Марков приобнял ее за плечи. Или опять спорим?
— Нет, правда, вот тот. Видите, за булочной?
— Какой зловещий дом.
— Вообще-то здесь все дома зловещие, а подъезды зловонные.
— Спорим еще на один поцелуй, что вы обманываете иностранную гражданку?
Он опять пожал ее маленькую ладошку.
— Сказать почему? — спросила девушка. — Убийство происходит на улице Горохова, а здесь написано Дзержинского. Железный Феликс…
— До революции эта улица называлась Гороховая. Понятно? Вы проиграли, сударыня! Один поцелуй уже мой.
— Ах так! — девушка залезла в сумочку, достала маленькую книжицу и помахала ею перед носом Кирилла. — Читайте! Завидуйте! Я гражданин Соединенного Королевства! Не надо так открывать рот — ворона пролетит внутрь. Один поцелуй я выиграла!
Девушка так искренне обрадовалась победе и изумлению Кирилла, что запрыгала и захлопала в ладоши.
На Львином мостике она обняла его и сказала:
— Твой поцелуй… А теперь мой поцелуй…
— Вообще-то Поцелуев мост вон в той стороне, — сказал Кирилл.
— А мы туда еще дойдем, — ответила девушка, закрывая ему рот своими губами.
Между долгими поцелуями они познакомились. Ее звали Джейн Болтон. Она стажировалась в аспирантуре Педагогического института, жила в общежитии на улице Плеханова, в одном квартале от Кирилловой коммуналки.
— Теперь я догадался, откуда у тебя такая тяга к львам, — улыбнулся Кирилл. — Английские львята…
— А ты, оказывается, думаешь, когда целуешься?
— Думаю. Но думаю только о тебе.
Потом они вышли на Театральную площадь.
Улицу Декабристов Кирилл переходил, оседлав своего любимого конька — рассказывал Джейн про Александра Блока. В тот момент, когда Кирилл, указывая в сторону Пряжки, говорил про последнюю квартиру поэта, мимо проехали серые «Жигули». Рядом с водителем сидела девушка. Она посмотрела на Кирилла и его спутницу. Ее серые глаза показались Маркову знакомыми. Конечно, он встречал их взгляд несколько раз на своем дне рождения.
Ты в поля отошла без возврата.
Да святится Имя Твое…
Он прочитал эти стихи вслух до конца, глядя вслед серым «Жигулям». Когда он повернулся, на него смотрели выразительные глаза Джейн.
— Как это? — спросила она. — Можно целовать путь? Как это? Неподвижно тонкая рука? Ты все это должен мне объяснять и показывать.
Хочу еще в квартиру Блока. Мы на Пряжке побываем?
— Побываем…
Куда он денется? Живет себе на даче в свое удовольствие, стучит по клавишам в ресторане. Никаких забот. Не работает, не учится. Чем не жизнь? В армию бы Кирилла, да только придумали эти старые пескоструи Афганистан.
Скольких уже ребят наших положили! У начальника Третьего отдела месяц назад сын там погиб. Михалыч теперь еле ходит. Предлагал ему в санаторий, так упирается, говорит, на работе ему полегче, среди своих.
А какой из него теперь работник? Надо бы туда инженера толкового отправить, чтобы подстраховал старика. Где только такого найти? Вот если бы Кирилл взялся за ум, выучился. Пришел бы на его объединение. Он бы не стал сына двигать, наоборот, засунул на самый трудный участок.
Б тот же Третий отдел, например. Сын бы выдержал, попозже других, но двигался бы вверх.
А там ушел бы Петрович на пенсию или в обком штаны протирать. Кирилл Алексеевич, глядишь, и принял бы от него эстафетную палочку.
Ведь у нас любят такие вещи: «Сын заменяет у штурвала своего отца. Плывет корабль в светлое завтра с молодым капитаном на мостике». Или еще какая дребедень… Не эстафетная это палочка, а шапка Мономаха… Когда он последний раз выспался нормально? Одна работа, беготня, свалка, ругань, показуха, глупость… Что еще у него есть в жизни? А тут еще сын — разгильдяй…
В дверь позвонили. Жена пошла открывать.