Инспектору из Министерства юстиции Марше Гринсдейл была разрешена получасовая беседа с клиентом без свидетелей в специально отведенном помещении. Ее проконсультировали насчет тревожной кнопки, хотя она не сомневалась, что в случае чего оперативное вмешательство в непредвиденную ситуацию последует гораздо быстрее нажатия на кнопку.
Таня отметила, что ей, должностному лицу, был предназначен офисный вращающийся стул, в то время как клиенту заведения – мягкое низкое кресло, в нем человек буквально утопал. Сделать стремительное, неожиданное движение в его мягких объятьях было затруднительно.
И все привинчено к полу. Тут сотрудники «Сэнди плейграунд» были неоригинальны.
Любого человека в подобных заведениях охватывает чувство беспокойства. Татьяна поймала себя на мысли, что касается руками стола с некоторой опаской. Точно боится заразиться. Но ведь она не в чумном бараке. Откуда же это чувство, похожее на боязнь подцепить заразу в инфекционной клинике? Хотя разум утверждает однозначно, что сумасшествием заразиться невозможно, подсознание точит червь сомнения. Не Антон ли Палыч Чехов своей «Палатой № 6» привил его русскому сознанию? А простой народ всегда сторонился умалишенных и убогих. Пелагея Ниловна Власова, детище великого пролетарского писателя, их очень боялась, а еще рыжих людей…
Дверь открылась, и двое охранников ввели бледного светловолосого человека, проследили, чтобы он глубоко сел в кресло. Один указал Татьяне на часы, другой – на тревожную кнопку. Затем они молча удалились.
Он сидел в кресле, опустив голову. Стрижка явно местного салона красоты. Зато открыт высокий лоб, впалые щеки, подбородок с ямочкой. В руке лист белой бумаги. Сосредоточенно соединяет уголки, сгибает, опять разгибает. Неужели действительно тронулся? Или это действие галоперидола?
– Господин Дубойс, мне незачем вам представляться. Достаточно сказать, что моя организация может помочь вам в той непростой ситуации, в которой вы оказались.
Татьяна говорила четко, размеренно, отделяя слова и предложения значительными паузами. Так обычно говорят иностранцу, стараясь облегчить для него процесс понимания чужого языка. Татьяна замечала, что некоторые перед иностранцами даже говорят с акцентом. Так вот постепенно и трогаются…
– У нас с вами мало времени для беседы. Поэтому я буду говорить исключительно по сути вашего дела.
Что же он даже головы не поднимает?
– Мистер Дубойс, давайте сразу договоримся. Обозначим две исходные позиции. Первая. Я знаю, что вы совершенно здоровый человек. Вторая. Я вам не враг. Я не думаю, что вы сразу же поверили бы мне, объяви я себя вашим другом. Но мне это сейчас не так важно. Мы можем стать союзниками. Все зависит, как ни банально звучит, только от вас…
Никакой реакции. Гнет свою бумажку. Самолетик что ли?
– Насчет дружбы-вражды. Вам не приходило в голову… Еще раз говорю вам, я уверена в вашей нормальности, даже больше… Вам не приходило в голову, что в подобных случаях знающие слишком много просто не выживают? Их находят со следами насильственной смерти или без каких-либо следов. А то и вообще не находят. Земля, конечно, планета маленькая, но глубокая. Вы же, мистер Дубойс, почему-то живете, хотя и изолированно…
Реагируй хоть как-нибудь. Хоть кашляни. Просто иллюстрация для словаря русских крылатых выражений. «Как об стенку горох». «Хоть кол на голове теши»… Делай свой самолетик побыстрее! Тупица! Туполев…
– Мистер Дубойс, вы отличный агент, вы прекрасно выполнили свою работу, даже больше… Вы далеко продвинулись в вашем расследовании. Вы знаете не только исполнителей убийств, но и организаторов. Вам даже удалось выйти на организацию, которую вы почему-то называете «Комитет тридцати». Меня интересует вопрос: а на след убийц самого лорда Морвена вы вышли? Или придерживаетесь официальной версии о технической неисправности? Только один вопрос, ответ на который может изменить ваше нынешнее положение…
Подними же свою умную башку! Хватит тебе слюнявить свою бумажку, придурок!
– Перестаньте юродствовать, господин Дубойс! Я понимаю, вас напичкали таблетками, отнюдь не проясняющими сознание, но вашу голову, я уверена, не так легко затуманить. Или я ошибаюсь? У вас есть доказательные выводы: кто убил лорда Морвена? У нас осталось всего несколько минут. Кто убил лорда Морвена? Вам понятен вопрос?
Неужели доктор Чехов не соврал? Просчиталась, королева? Случай, кажется, безнадежный…
– Вам привет от Антона Палыча!
И тут он впервые посмотрел на нее. Она увидела серые внимательные глаза. Серые, как питерское зимнее небо. Грустные, потерянные. Ребенок, у которого отобрали любимую книгу. Мальчик…
– Вы не знаете Антона Палыча? А ваша палата, случайно, не номер шесть? Не в этой палате у вас лежат, вернее, сидят, спятившие психиатры и чересчур самоуверенные следователи? Что вы молчите? Сделали, наконец, свой идиотский самолетик?
– Это не самолетик…
Татьяна чуть не вздрогнула, так неожиданно прозвучал вдруг его голос. Питер протянул руку и поставил на стол готовую бумажную фигурку. Это была аккуратно сложенная в стиле японского искусства оригами птица, с опущенным клювом, опирающаяся на расправленные крылья.
– Это ворон.
– А почему он у вас белый?
– Догадайтесь, – произнес он едва слышно.
– Вы считаете себя белым вороном?
Татьяна увидела его едва заметную улыбку. Первая улыбка, обращенная к ней.
– У меня нет черной бумаги…
Открылась дверь, и в помещение вошли те же охранники. Время свидания закончилось.
– Ну что ж, – сказала Татьяна, вставая со стула, – я привезу вам черную бумагу…
Через два дня она ехала по той же дороге, с теми же документами и к тому же человеку. Она скользила взглядом по бегущим мимо деревьям, придорожным кафе, автозаправкам, ни на чем не фиксируясь. Вдруг взгляд словно споткнулся о что-то выпуклое. Какие-то буквы, слова странным образом совпали с ее внутренним монологом. Показалось? А почему, собственно, показалось? С ней давно уже разговаривают. Ей не первый раз напоминают об отсрочке. Вот и сейчас на рекламном плакате огромными буквами было написано: «Day D – Hour H». Написано только для нее…
Она помнила об этом все время, особенно когда оставалась одна. Но одна она была всегда, даже когда вела светскую беседу, разговаривала с секретарем, давала распоряжения прислуге. Вот только новая странная мысль пришла ей в голову. Будто кто-то толкнул ее, и она открыла глаза.
Ведь обстоятельства ее нынешней жизни – некие картонные декорации, как орденский ритуальный топор. Она уже существует в другой реальности, с другим миром говорит. Все поступки ее в этом, обычном мире должны подчиняться взятому на себя обязательству. Или, другими словами, ответственности. Только не в земном, затертом понятии, а в высшем смысле, когда ответственность берешь за другого перед вечностью, душу его берешь, грехи его взваливаешь на себя.