– Лошади очень устали, – сказала Клэр, озабоченно осматривая ноги своей каурой.
– Доскачем ли? – спросил Павел.
– Не знаю, может, придется еще идти пешком, – ответила Клэр.
– Мне не впервой, – сказал Павел, раскладывая спальный мешок.
– И мне, – сказала Клэр, прижимаясь грудью к его спине.
Черное, исполненное звезд небо, выглядело объемным. Не плоским, как проекция световых бликов на внутренней полусфере планетария, куда Пашу еще юным пионером водили на лекции по начальной астрономии, а, как стереоскопическая голограмма, вычурно глубоким. Черная бездна имела теперь не только ширину и высоту, но обладала и глубиной. Глубиной, от которой в непонятной, непостижимой физиологам идеомоторике сжималось сердце. Как там великий кенигсбергский девственник говорил? Звезды в небе и чувство долга? А фантасты романтических времен пионерского детства приписывали это непроизвольное замирание сердечной мышцы тоске по внеземной родине…
Черное звездное небо было наполнено глубиной. Павел, как ему теперь казалось, отчетливо различал не только разницу в яркости звезд, но как бы измерял глазом, насколько ближе или дальше от земли были светящиеся точки… Нет, не точки, а скорее светящиеся мохнатые шарики…
Да, здесь, в небе Аризонской пустыни, звезды были необычайно выпуклыми. Павлу казалось, что он ощущает их ширину, высоту, глубину… И ему чудилось, что эти грозди светящихся шаров, связанные серебряными завихрениями звездной пыли, будто бы слегка поворачиваются относительно собственных осей, будто бы покачиваются в невыносимой для сердца глубине бездонного неба, дразня сознание фантомами своего объема…
И он вздрогнул, когда в Персее заметил оторвавшуюся вдруг звездочку, что с бесшумной поступательной легкостью вдруг принялась перечеркивать небосклон с востока на запад, от чего, как ему показалось, прочие до того неподвижные туманности и созвездия словно пришли в некое неуловимое движение…
Спутник! Это всего лишь спутник…
– Как тихо, кажется, даже слыхать, как сердце бьется, и как звезды шепчутся, – прошептал Павел, порывисто прижимаясь к Клэр и жадными ладонями залезая в незастегнутый вырез ее спального мешка.
– Чей спутник, русский или наш? – тихо спросила она, своей узкой ладошкой поощряя ищущие движения его рук.
– Наш, – ответил Павел и тут же усмехнулся, припомнив знаменитую сентенцию артиста Кадочникова из кино про подвиг разведчика… За нашу победу…
– А как ты думаешь, они нас видят оттуда? – спросила Клэр, тонкими длинными пальчиками своими поглаживая и пожимая запястье его руки, которой он нежно ласкал ее грудь.
– Думаю, Большой Брат все видит, – ответил Павел, сам усомнившись в правильности сказанного.
– Большой администратор нашей базы в Ред-Рок? – спросила Клэр.
– А если не он, то тот, кто больше его, – задумчиво ответил Павел.
– А кто больше его? – спросила Клэр, вдруг сжав запястье его руки.
– Бог, – ответил Павел, к бездонным небесам отворачиваясь от бездонных глаз своей любимой.
– А на чьей он стороне, этот господин Бог, на нашей с тобой, или на их? – спросила Клэр, замерев.
– Вопрос веры в том и состоит, милая, что ты веришь в то безусловное, что Бог всегда на твоей стороне, – ответил Павел, нежно сдавив ее бесконечно желанную грудь.
– Даже если мы грешим и если мы упорствуем в нашем грехе? – спросила Клэр, тонкими пальчиками отводя его жадную ладонь.
– Даже если… – ответил Павел, губами своими потянувшись к ее почти невидимым в темноте губам.
– Тебе нужно беречь силы для завтрашнего пути, – прошептала Клэр.
– Твоя любовь мне их придаст, – сжимая ее легкое тело в своих объятиях, ответил Павел.
Утро встретило их неприятностями. Пропал мешок с едой.
Стреноженные лошадки никак не могли бы съесть их провизию. Но если бы даже и могли, остались бы полиэтиленовые ошметки несъедобного мешка…
Но каурая и гнедая невинно жевали редкие колючки, влажными, черными, как ночь, глазами косясь на хозяев.
– И что ми теперь будем кушать? – по-русски и картавя воскликнул Павел, обнаружив пропажу.
Разор, судя по всему, произвели какие-то ночные зверьки. Может, койоты, а может, и дикие собаки.
– Как ты думаешь, госпожа бывшая гёрлскаут, – спросил Павел, переходя на английский, – это койоты?
– А какая нам разница? – философски ответила Клэр, – еды-то мы теперь все равно не вернем!
Павел не стал отвечать. Разговоры ничего не стоят… Talk is cheap. Эту жизненную американскую истину он усвоил еще задолго до переезда.
Мужчина должен не болтать, а заниматься делом. Особенно, если он отвечает не только за себя, но и за семью… Или за любимую женщину.
– Я пойду немного поохочусь, – сказал Павел после минутного раздумья, – а ты разожги костер, там за камнями я видел сухие колючки…
– Это несчастье нам Бог послал за наши грехи, – сказала вдруг Клэр абсолютно лишенным иронии голосом.
– Ты серьезно? – спросил Павел, посмотрев на Клэр таким взглядом, каким взрослые смотрят на детей, сказавших нечто, не свойственное их возрасту.
– Иди поищи что-нибудь съестное, а я помолюсь о наших грехах, – ответила Клэр.
Охотиться на змей или на ящериц – дело, несомненно, требующее сноровки и каждодневного опыта истинного индейца. У Павла не было ни того и ни другого. У него были только его интеллект ученого и ответственность за женщину.
А разве этого мало?
Есть ядовитых змей можно.
Это Павел вынес еще из самаркандских экспедиций желторотым второкурсником.
Проводники из местных не без ехидного высокомерия тогда специально повергали в ужас слабонервных русских девчонок, обдирая кожу с еще живых длинных и толстых гадин, которых ловили тут же за барханами.
«Если очень боишься быть отравленным, то, прежде чем совать змею в котелок, отруби ей голову, где расположены железы, выделяющие яд», – вспомнил Павел наставления инструктора.
И вот пригодилось.
Змей и ящериц здесь до черта. Надо только уметь их найти. «В такую жару их следует искать там, где тень», – вспомнил Павел советы инструктора.
Змеи и ящерицы – существа хладнокровные, поэтому свой тепловой баланс они поддерживают путем постоянного переползания из тени на солнце и обратно. Рептилия полежит на камне, а потом переползает в тень – градус сбить. И как собьет ниже нормы – снова на солнышко выползает… Так что искать надо под скалами, с теневой стороны.
В качестве основного охотничьего орудия, Павел взял с собой дюралевую телескопическую трубку, что некогда служила стойкой походной палатки. Ею можно внахлыст ударить лежащую змею без опаски быть ужаленным, если аспид заметит охотника и захочет контр-атаковать.