В зале заявок, у конторской стоечки, где посетители самостоятельно брали бумажные талончики с номерами оборудованных компьютерами мест, Никита отметил сутулого чудака в очках. Тот стоял перед ним, и когда неловко протянутая Никитой рука коснулась рукава светло-серого пиджака, сутулый повернул к Никите худое, отмеченное шикарными пшеничными усами лицо, и, улыбнувшись, сказал свое «sorry».
Никита тоже дружелюбно улыбнулся и извинился на свой манер:
– Milles pardones, monsieur…
С тем и разошлись к своим компьютерам.
Никита тупо вбил в окошко поискового сервера условные слова: Lermon, Lerma и Lermont…
Машина бесшумно пошевелила мозгами и явила на дисплее список документов, где эти слова встречаются.
Таковых было не так уж и много.
Никита мышкой поймал кнопку «печать» и, подождав, покуда не исчезнет появившееся на экране изображение песочных часов, направился к принтеру.
Там он снова увидел сутулого с пшеничными усами.
– Is it yours? – спросил сутулый, с улыбкой протягивая Никите вынутый из принтера лист.
– Yes, it’s mine, thank you, – ответил Никита.
И тут взгляд сутулого скользнул по бумаге, все еще находившейся у него в руках.
– Excuse me, your name is Zakharzhevski? – спросил он в изумлении.
На шапке документа пользователь обязательно вводил свое имя и здесь не было ничего удивительного.
– Your name is Zakharzhevski? – настойчиво переспросил обладатель пшеничных усов.
– Да, – выдавил из себя Никита…
И уже через полтора часа они в нанятом профессором классическом черном такси-кэбе производства «Бритиш Лейлэнд» подъезжали к профессорской квартире. Вернее, к тому, что англичане называют home-sweet home – к таунхаусу, который по сути является частью дома, но имеет отдельный вход и даже малюсенький палисадник с розарием.
Кромвель-роуд, 36. Профессор Делох…
– Вы ищете Лерму и Лермонта? – еще раз переспросил Делох, подавая Никите стакан с битым льдом. – а вам бы следовало искать сразу потомков Оссиана…
– Кого? – переспросил Никита.
Ему нравилось в этой квартирке. Здесь пахло русским духом.
Иконы. Рублевская Троица – список в натуральную величину, Казанская, Смоленская, Иверская, Спас Нерукотворный в серебряном окладе. Достоевский – полное собрание на русском, словарь Даля, история Карамзина, Иловайского. Портреты Толстого, Чехова и Блока…
– Вам бы сразу потомков Оссиана искать, Никитушка, – повторил Делох, – помните такого? Ну, у Лермонтова:
Под занавесою тумана,
Под небом бурь
Среди степей
Лежит могила Оссиана
В горах Шотландии моей,
Летит к ней дух мой усмиренный,
Родимым ветром унесенный,
Чтоб от могилы сей забвенной
Вторично жизнь свою начать…
Никита пристыженно кивнул, мол, знаю, мол, помню…
– Оссиан – шотландский бард, что-то вроде шотландского Гомера… Лермонтов очень чувствовал родственную связь, и я бы поискал вместе с вами, – ворковал Делох, улыбаясь пшеничными усами.
– Оссиан? – еще раз переспросил Никита.
– Ну да, Оссиан – черный ворон Хайлендеров, как его еще звали за то, что он всегда носил на плече черного Рейвена-хранителя. Третий век нашей эры, и благодаря Джемсу Макферсону, который в шестьдесят втором году позапрошлого века выпустил стилизацию под Оссиана, Рейвен Хайлендеров и сейчас очень на слуху. Как ваш родственник Лермонтов у русских.
Никита отхлебнул вкусного «Баллантайна», и все же спросил:
– А вам зачем? Почему у вас такой интерес к Захаржевским?
– Об этом я вам еще скажу попозже, – лукаво улыбнулся Делох, и глаза его задорно блеснули. – я вам, Никитушка, вот еще что хочу рассказать про предков ваших, помните, наверное, у Михаила Юрьевича такие строки:
Зачем я не птица,
Не ворон степной,
Кружащий теперь надо мной?
Зачем не могу в небесах я парить,
Одну лишь свободу любить?
На Запад,
На Запад помчался бы я,
Где цветут моих предков поля!
Никита молча пребывал в тихом недоумении.
А Делох тем временем продолжал:
– Там у Михаила Юрьевича есть еще строчки о том, что вороновым крылом своим хотел бы он коснуться родового герба, прибитого над воротами замка…
– И вы знаете? – не удержавшись, спросил Никита.
– Знаю, – утвердительно кивнул профессор, – и это знание тоже связано с вашей сестрицей, но об этом позже, а пока я расскажу вам о ваших общих с Лермонтовым корнях, причем очень, я бы сказал, рокового и мистического свойства корнях…
Делох пригубил из стакана и продолжал:
– В тринадцатом веке в Шотландии жил некий Томас Лермонт. Был он весьма впечатлительным юношей и однажды, бродя в любезных сердцу горах Шотландской Хайлендии, встретил он Деву Марию. Или, по крайней мере, он так решил, что встретил Деву Марию. Он, как и положено правоверному мужу, припал к ногам странницы… Но та подняла его с колен и, обняв, спросила, знает ли он, красивый горец, сколько стоит ее поцелуй? Была это Хельга – королева троллей. И Томас, очарованный красотою девы, ответил, какова бы ни была цена, он желает ее губ и объятий. «Не пожалей потом, – сказала Хельга, – потому как предупредила я тебя, что один поцелуй стоит семи лет жизни». – «Плевать, я готов купить сто твоих поцелуев». Изумленная таким безрассудством, влюбленная в юношу Хельга сказала тогда, что ей придется дать Томасу бессмертие, чтобы он смог оплатить сто ее поцелуев… И увлекла его в свой замок. Там Хельга с Томасом пировали семь дней и семь ночей… А на самом деле прошло семьдесят лет… Лермонт потом семьсот лет скитался по свету. Упоминания о нем встречаются повсюду. Храбрейший воин плавал вместе с матросами Васко да Гама, был в Индии, Китае… Он сменил десяток имен, среди которых Эдмунд, Георг, Эдгар и Мельмот… В семнадцатом веке он отправился на Восток Европы и воевал в Польше. Именно там в 1613 году при сдаче крепости Белая Вежа – отсюда и ваша Беловежская пуща – Георг Лермонт и попал в плен к русским… Царь обласкал шотландца и взял его на службу… А дальше, а дальше вам, наверное, известно, при Петре Великом сын Георга Лермонта был записан в гвардейский полк как Петр Лермонтов… А праправнук его, Юрий Петрович, скромный армейский пехотный капитан, и был отцом поэта Лермонтова…
– И чего ради вы мне рассказали эту дикую смесь из ибсеновского «Пер-Гюнта» и телесериала «Горец» с артистом Ламбертом? – спросил Никита.
– А ради того, чтобы перейти к вашим корням и ответить на самый важный ваш вопрос, – ответил Делох. – Вы верно заметили, тема вечной жизни очень близка эпосу Шотландии и сама собой нашла отклик в современной кинематографии, но не надо мешать Божий дар с яичницей, ведь никакие комиксы про карикатурных ширпотребных мушкетеров не отменяют и не отрицают величия Тридцатилетней войны? Так ведь? И поэтому, верьте мне, то, что я вам рассказываю, не сценарий дешевого фэнтэзийного сериала, а жесткая, хоть и на первый взгляд не совсем правдоподобная историческая истина. Вы спросили меня, почему я так интересуюсь судьбою вашей сестры, молодой человек…