– Это не вы обронили? – насмешливо спросила Надежда.
Он метнул взгляд из стороны в сторону, взял деньги и неожиданно вспомнил, что ему пора выходить.
Вечером в подъезде Баха пересчитывал ее долю:
– Я уж думал, подставишь. Я аж на измену подсел, а ты ничего, не повелась.
– И это все? – не поверила она своим глазам. – Да там раз в десять было больше! Твой партнер тебя за пацана держит.
– Не лезь, куда не зовут, поняла? Партнер. Тоже придумала! Не будь его, я век бы сопливым пацаном оставался. От получки до получки на побегушках у мастера с «Текстильмаша» бегать, как петушок какой? Фигушки. Я не идиот.
– Знаешь, ты в бутылку не лезь, но Алик как раз твоими соплями и пользуется. Если тебя задержат, слезами привод в ментовку не замоешь. Это, конечно, твое дело, а мне кажется, что по малолетке в зону – не в поход с отрядом идти. Идиот или нет, а повесишь на себя свое и чужое, сам не возрадуешься.
– Да пошла ты, прорицательница!
– А ну, шурши отсюда по-скорому! – рассвирепела она.
За ее спиной настежь распахнулась дверь, в проеме показалась испуганная Наталья Даниловна.
– Надежда! На каком языке ты разговариваешь с мальчиком!
Насупленный мальчик смотрел исподлобья, закусив губу.
– И это девочка из приличной семьи… – покачала головой мама.
Неделю после этого ее не покидало ощущение испачканности. Казалось, что отец сверлит насквозь своими глазами, как по книжке читая в ней то, о чем и думать-то не хотелось. Она избегала любой возможности разговора с ним, хотя втайне хотела с кем-нибудь поделиться, кому-то поведать о своей порочности. «Но только не ему!» – Надежда знала, как он верит ей, потому не смела даже заикнуться о собственной глупости.
Она полезла за колонку в ванной комнате, где за трубой вытяжки был устроен тайник. Никому из домашних не пришло бы в голову залезть ногами на краешек ванной и, балансируя с подстраховкой в виде натянутой для белья лески, заглянуть в отдушину. Она достала деньги, прислушалась. До ее слуха донесся обрывок разговора родителей. Мать что-то рассказывала о последнем педсовете, делилась своими сомнениями по поводу «трудных» подростков.
– Грязь липнет к грязи, – услышала она фразу отца.
Надька спрыгнула на кафель, быстро оделась и, не предупредив родителей, побежала к бабе Ане.
– Чего такая взмыленная? – лукаво спросила старуха.
– Баб Ань! Возьми деньги. Может, кому-то пригодятся…
– Расскажи, чем нашкодила, тогда, может, и сгодятся.
Она внимательно выслушала все Надюшкины сомнения. Призадумалась.
– Ну, чего молчишь? – не стерпела девочка долгого молчания.
– Каждый идет по своей дорожке. Видно, паренек этот свою уже выбрал. А ты оставь деньги под порогом, иди домой и не оглядывайся. Чей бы голос тебя ни позвал – не оглядывайся. Жалко будет – головы не поверни.
– Почему?
– А проверить твою силу хочу. – Старуха откинула со лба седую прядь, единственную среди густой гривы иссиня-черных волос, и сипло рассмеялась.
– Да не оглянусь я!
Надежда стряхнула с колен растянувшегося плашмя дымчатого кота. Любимец хозяйки не был подготовлен к такому повороту дела, потому как мирно дремал во время их беседы. Неловко брякнулся под ноги, громко вякнул от неожиданности.
– Тоже мне – силу воли нашла! – девочка отряхивала налипшую шерсть. Кот нахально прыгнул обратно. – Да иди ты, лярва! – в сердцах прошипела она, сталкивая упирающегося Дыма.
Старуха зашлась смехом пуще прежнего. На лице, обычно неподвижном, задвигались морщинки. Собрались вокруг крючковатого носа, как скомканный листок старой промокашки, едва не шуршали. «Во дает, старая!» – девочка растерялась. Граница нормальности и безумия в который раз показалась до странности зыбкой, размытой. И все же от сердца наконец отлегло. Надежда загадала, чтобы первым на бабкин порожек ступил тот, кому до зарезу нужны деньги. Ткнула деньги под половичок и пошла к калитке.
А за спиной через открытую дверь доносились приговоры Анны Давыдовны. Она кормила кота.
– Ешь, Дымыч… Ешь, говорю… Что значит – не буду?..
Надя покачала головой и закрыла за собой калитку. Шла домой и смеялась над бабкиными чудачествами, представляя картинку, как отпихивается кот от надоевшей жрачки и ноет при этом, как капризный ребенок: «Не хочу… Не буду…».
– Надька! – вдруг окликнул ее кто-то, когда она уже свернула в свой двор.
Она вздрогнула, но не обернулась. Рванула в подъезд, перемахивая через две ступени. Она слышала за спиной голос Бахи, но, памятуя слова бабки, обернуться не могла. Смятение охватило ее. Промелькнула догадка, что старуха все заранее знала. Перед носом распахнулась дверь.
– Где носишься, заяц? – хитро спросил отец.
Она светло заглянула в его глаза.
– Я уже дома!
На душе было легко и чисто. Ей вовсе не думалось, что она лукавит, и чудилась в самой себе такая искренняя, просто ангельская ясность.
– Тебя Аленка битый час дожидается.
– Ты где пропадаешь? – с порога накинулась подружка. – Мы тебя обыскались. Опять у своей ведьмы торчишь?
– А что за спешка?
По всему было видно, что Аленку распирает от новостей.
– Мы с Саней отвозили сегодня Баху в ожоговый центр.
«Почему?» – только успела подумать Надя, как тут же поняла «почему». Она вытаращилась на подругу, не в силах произнести ни слова.
– Что случилось? – наконец, выдавила она.
Надя не хотела верить собственным ушам. Собралась в комок, приготовившись выслушать все как полагается, но дурнотное марево наплыло на глаза. Она вслушивалась, а звуки Аленкиного голоса доносились словно издалека.
– Ковырялись с мопедом в гараже у Сани… – Торопыжка Аленка спешила во всем, новостями делилась так же, в спешке, перепрыгивая через то, что потом оказывалось значительным. Надя напрягалась, боясь упустить что-то важное для себя. – Бахтишка полез за ключом на полку и уронил бутыль с кислотой. Саня не знал, что она там стоит. В общем, пока сообразили…
Надя закрыла глаза – и четче, чем наяву, увидела, как запрокидывается набок огромная бутыль, как вытекает из ее горла концентрированная кислота, ощутила жгучий запах уксуса и привкус его на кончике языка.
– Ожог сильный? – вяло, отрешенно спросила она.
– Глубокий, – Аленку распирало. Она тряхнула кудряшками, закатила глаза и выдохнула: – Потому, говорят, и опасный.
И тут услышала странный всхлип.
– Надька! Ты чего? – изумилась Аленка.