* * *
Об этом разговоре не узнал ни один из обитателей Занаду.
Наутро Татьяна привычно садилась в вертолет, чтобы долететь до Афинского аэропорта, где ее ждал персональный бизнес-джет. На этот раз она улетала не одна, но с Питером. Питер знал технику подготовки двойников и никто, кроме него, не справился бы с этой задачей.
На вертолетной площадке не обошлось без слез.
Нил-Ро чуть не проспал. Накануне вечером все засиделись допоздна в гостиной, спорили, болтали, смеялись… Все вспоминали чудака Делоха, который в уикенд не приехал на остров по причине болезни.
Нил-Ро едва и не проспал проводы своей Та-Та. Прибежал, задыхаясь…
— Ты обещала, что тоже будешь играть с нами в войну, а?
— Ну, в следующий раз, когда мы с Питером прилетим, обещаю, промесс!
— Я уже, между прочим, на первый коричневый пояс все кихоны и ката выучил, вот посмотри, Та-Та, посмотри! — и Нил-Ро прямо на бетоне вертолетной площадки исполнил несколько боевых движений.
— Ой, ну молодец, защитник у меня вырос, мне теперь любая беда нипочем, — воскликнула Татьяна, прижимая маленького бойца к своей груди…
Турбина со свистом начала набирать обороты. Лопасти несущего винта, раскрутившись, образовали прозрачный круг…
И слеза прокатилась по щеке Татьяны… Ведь прочитают в газетах, увидят по телевизору в новостях, что ее убьют — и будут страдать! А сказать им — нельзя! Нельзя по всем законам этой страшной жизни.
Вертолет поднялся над островом и, развернувшись прозрачной своей мордой на северо-восток, быстро полетел в сторону моря.
И долго еще уменьшившиеся до самых малюсеньких размеров фигурки родных ей людей — Нила и Нила-Ро — махали ей вслед…
А в Лондоне их ждал сюрприз.
— У меня есть срочное и важное дело, но я не стану говорить по телефону, — сказал Делох, когда Татьяна позвонила, желая проведать, как у профессора его гипертония, не снизилось ли за выходные давление? Не нужно ли прислать хорошего врача или лекарств?
— Дело срочное? — спросила Татьяна, внутренне напрягшись и ожидая, может, самого плохого, потому как время такое настало, когда хороших новостей ждать не приходилось.
— Дело не терпит отлагательств. Я сам приеду, все расскажу, — сказал профессор.
— Не может быть и речи, вам с вашим артериальным давлением так и до инсульта недалеко, так что лежите, пока не парализовало, я сама сейчас приеду…
Было пол-одиннадцатого. Шофер Морвенов Уоррен, как всегда по старой моде — в традиционном сером мундире, фуражке и высоких кавалерийских сапогах, в ожидании приказов своей госпожи сидел в комнате для прислуги и глядел повтор вчерашнего матча “Лидс” — “Астон вилла”.
— Уоррен, мы выезжаем, — сказала леди, спускаясь в вестибюль.
Лондон рано готовится ко сну. Пабы по закону Ее величества закрываются в одиннадцать. Ее величество заботится о средней британской семье, чтобы мужчина — глава семейства вечером был дома с женой и детьми.
Темно-синий роллс-ройс модели “сильвер спур” несся по почти пустынному мосту Ватерлоо через величественную Темзу. “Такая же по ширине, как и Нева, — почему-то подумала про себя Татьяна, глядя на маячивший вдалеке возле Тауэр-Бридж силуэт плавучего крейсера — музея Белфаст… — И еще этот Белфаст — вроде нашей питерской «Авроры»…”
Делох не лежал.
Расхаживал по квартире как здоровый и молодой.
— Я вас накажу, — сказала Татьяна, вручая больному дежурный пакет со свежими фруктами, — чего по квартире шляетесь? Паралича захотели?
Прошли в кабинет. Уселись в кресла напротив друг друга. Татьяне хотелось сигару, но она опасалась за артериальное давление профессора.
— Ну? — спросила она. — Что за паника на корабле?
— Братец ваш Никитушка объявился в Лондоне, вот что! — ответил Делох. — Приехал шотландские корни изыскивать…
— Ну и что? — спросила Татьяна. — Из-за этого стоило вам, больному, так переживать?
— Это не все, Танечка, — продолжал Делох, — это только полдела, а настоящая беда в том, что пропал ваш братец, исчез…
— Куда исчез? — недоуменно переспросила Татьяна.
— А мы с ним договорились на прошлые выходные вместе посидеть в библиотеке Британского музея, ему-то ведь надо! А он и пропал, в тот уикенд пропал и не звонит…
— Может, бабу или кого еще типа бабы нашел! — размышляя, пробормотала Таня.
— Да нет, — возразил Делох, — я в гостиницу “Маджестик” звонил, они в рисепшн сами обеспокоены — неделю как постояльца нет, номер уже три дня как не оплачен, вещи Никита не забрал из номера, точно что-то случилось!
— Случилось, — кивнула Татьяна.
— Я вот еще что в Никиточкином деле нашел, кстати, — совсем по-старчески причмокивая губами, добавил профессор, — там вдруг в шотландских родовых описях, между страницами, специально уже отобранными для Никитушки, обнаружил листок со стихами, не знаю чьи, но похожи на Бернса, и там строчки такие есть… Вот…
The bluebird was one
When catcher has gone…
And prayer’s been done
Then two ravens where flown…
И написано чернилами, бумага старая, желтая совсем, но что важно. — Посвящение поглядите! — И профессор протянул бумагу Татьяне.
Она глянула на листок и обомлела… Поверх колонки рифмованных строчек было написано: “Таnуа, my sweet…” И далее было:
When I see you again
Your servant am I
And will humbly remain
Just heed this plea, my love
On bended knee my love
I pledge myself to You again
Oh, Tanya my sweet
I wait at your in
The sands have run out
For my lady and me
When love is high, my love
Wedlock is nigh, my love
Life is secure with You my love
Была одна птичка голубая, а вылетят потом две птички — к чему бы это?
Обратной дорогой в Морвен-хаус Татьяна попросилась к Уоррену на переднее сиденье, как ездили когда-то советские бонзы — не на задних сиденьях своих партийных “чаек”, а спереди, рядом с шофером.
Уоррен молча выразил легкое изумление, но пробормотал что-то типа “би май гест” и “май плежер”…
А леди было просто очень одиноко. Да и был уже второй час ночи — в Лондоне пусто! Только бродяги спят в своих спальных мешках возле входов в дорогие супермаркеты, да полицейские парочками в фуражках с околышами в таксистскую шашечку ходят-бродят взад-вперед по Стренду… Так что, кто ее увидит? Как леди Морвен демократично едет рядом с шофером на переднем сиденье!
— Это плохо, что твой брат пропал, — заключил Питер, выслушав рассказ Татьяны, — это очень плохо.