II
В сентябре у работающих и учащихся горожан началась ежегодная трудовая повинность, которую газеты гордо и глупо называли «битвой за урожай». Для отдела главного технолога это было привычное, отработанное и в целом очень приятное мероприятие. Уже много лет они всем отделом, оставив на городском дежурстве бабушку Хорольскую, выезжали на две недели в деревушку Волкино, что под Сиверской. У них там было свое картофельное поле — так, полюшко — на три с половиной гектара, свой бригадир, свое стойло в одном доме с сельсоветом. Мужчины, Кузин и, раз в два года, Воронов, спали на полу в комнатке счетовода на набитых сеном тюфяках. Для женщин же существовала специальная комната, оборудованная одноярусными нарами, печкой, столиком и даже старым шкафом полифункционального назначения. Позади дома располагалась летняя кухонька с навесом для столовой, колонка и «удобства». Технологи работали в свою силу и охотку, после обеда частенько устраивали пикники на берегу черной безымянной речушки, ходили по грибы, иногда заглядывали на танцы или киносеанс в местный, мягко выражаясь, клуб — покосившуюся избушку на краю деревни. В общем, этого события ждали не без удовольствия, а некоторые — в частности Кузин и Галя — даже с нетерпением.
Из года в год выезжали все, кроме Хорольской, и начальство к этому так привыкло, что автоматически внесло в список и Чернову Е. Д. Потом, конечно, спохватились пригласили Елену в партком, курировавший «трудовой фронт», извинялись.
— Я поеду, — твердо сказала Елена.
— Но вам же совсем не обязательно…
— Поеду, — повторила Елена, и разговор на этом закончился.
Третьего числа в начале девятого утра из ворот комбината выехал служебный «рафик» с веселыми сотрудниками отдела главного технолога и их барахлишком. Следом выехала серая «Волга»-пикап с обкомовскими номерами. Она везла задумчивую Елену, раскладную кровать английского производства, чешский спальный мешок для альпинистов, надувной матрас и несколько сумок со всякой всячиной — одеждой, едой, гигиеническими принадлежностями.
Зайдя в «женскую комнату», Елена в первую очередь разложила кровать в углу возле окна, подальше от нар с прошлогодними пыльными тюфяками. Потом расставила сумки — частично под кровать, частично — не распаковывая — в шкаф, заняв ровно треть его объема.
— Остального вам, надеюсь, хватит? — спросила она бальзаковских баб, которые, быстренько покидав рюкзаки под нары, завалились на тюфяки, жевали тянучки, пуская кулек по кругу, и бросали в ее сторону неприязненные, завистливые взгляды.
— Хватит, хватит, — не оборачиваясь, процедила Галя. Ужинать Елена вышла вместе со всеми, но с общего стола взяла только кусочек хлеба, намазав на него что-то вкусно пахнущее из миниатюрной баночки. Чай она пила свой, из красивого китайского термоса.
— Что это вы такое пьете? — не выдержав, ехидно спросила Галя.
— Чай, — коротко ответила Елена. — Хотите?
— Хочу! — с вызовом сказала Галя и протянула жестяную кружку. Елена молча налила. Победно улыбаясь, Галя поднесла кружку к губам — и тут же скривилась, сморщилась и стала отплевываться.
— Это называется «природный чай», — спокойно пояснила Елена. — Очень полезный. Особенно для кишечника Состоит из сенны, крушины, мяты, толокнянки, шиповника, алтея и жимолости. Может, еще кто-нибудь хочет?
— Нет уж, спасибо, — буркнул Кузин. Бабы молчали. Воронов, допив свой чай, обыкновенный, посмотрел на Елену.
— Говорите, для кишечника полезный? Позвольте полчашечки. Больше не надо, а то как бы чего не вышло.
— Прошу, — сказала Елена и плеснула ему из термоса,
Свой чай она заедала какими-то разноцветными пилюлями.
— Это что же, столько лекарств пить приходится? — спросила сердобольная Света.
— Это минерально-витаминные добавки, — сказала Елена. — Вечерние. Есть еще и утренние. Они другие.
Добавок она никому не предложила, от участия в «привальной» вежливо отказалась и пошла спать.
В поле она работала как в кабинете — четко, споро, не отвлекаясь на разговоры, перекуры, перекусы. Когда уставала спина, Елена выпрямлялась, делала несколько разминочных и дыхательных упражнений и вновь вставала в борозду. К вечеру выяснилось, что она собрала намного больше всех — в два раза обогнав Воронова и в полтора — Кузина и баб, вместе взятых. Бригадир Егорыч по прозвищу Кагорыч, с пьяной скрупулезностью подсчитывая дневную выработку, не удержался и высказал свое одобрение:
— Во, бля!
Вернувшись с поля, Елена первым делом тщательно вымыла белые резиновые сапожки и перчатки, под которыми у нее были надеты другие, нитяные, вымылась сама и переоделась в серебристый спортивный костюм, явно импортный, сверкающий множеством кнопок. В клуб с остальными она не пошла, а прогулялась по деревне, вернувшись, прилегла на кровать и немного почитала перед сном.
Так прошло три дня, а на четвертый наступила суббота. Утром под столовый навес явился в дымину пьяный Кагорыч и произнес пламенную речь, смысл которой сводился к тому, что культиватор, блин, сломался, на базе блин, солярка кончилась, фронт работ, блин, не обеспечен, так что сегодня, блин, предлагается либо идти чистить, блин, старые коровники и чинить ломаную тару, либо, два блина…
— Либо, Егорыч дорогой, конечно либо, — сказал Кузин и, взяв бригадира под локоток, отвел его в сторонку. Общение с начальством, особенно среднего и низового звена, было его давней прерогативой. Они о чем-то пошептались, и Кагорыч, очень довольный, пошел восвояси, а не менее довольный Кузин вернулся к длинному столу и сообщил:
— Объявляется пикник. Значит так: мы с Галей и Томой в магазин. Остальные — собрать кружки, ложки, шампуры и прочее, и на бережочек, дровишки собирать и вообще готовить площадку. Место вы знаете. Воронов за старшего.
Он был чрезвычайно оживлен и суетлив, как всегда перед хорошей выпивкой. Пикники такого рода тоже были традицией, и базовый капитал на их проведение собирался заранее, еще в городе, вскладчину. Деньги доверялись Тамаре или Воронову, как самым надежным, но на месте ими распоряжался Кузин. Елену об этой традиции в известность не поставили и денег с нее не брали: Кузин резонно рассудил, что много она все равно не нажрет, а обращаться к ней по такому делу было как-то совсем не в дугу. Не свой она человек.
Бережочек, который коллектив облюбовал под пикники, был действительно очень живописен. Холмик с тремя березками над излучиной речки, пологая ровная вершина, поросшая ровной травой и испещренная кострищами, крутой сбег к реке, поросшая густым камышом пойма. Елена остановилась возле березок, дыша полной грудью, заставляя себя проникнуться неяркой красотой этих мест. Проникнуться не получалось — однако хорошо уже то, что она хотя бы осознает, что здесь красиво.
С ее помощью Воронов и Света подготовили площадку примерно к половине первого. Был разложен костер, возле которого лежала внушительная куча хворосту про запас. Рядом пристроился небольшой чугунный мангал, который месте с шампурами хранился в подвале сельсовета специально для таких случаев, и закопченный чайник. Воронов принес кассетный магнитофон на батарейках. На самом ровном месте был выстелен большой прямоугольный кусок полиэтилена, прижатый по краям камнями. На нем расставили и разложили миски, ложки, кружки, хлеб-соль и всякие припасы из тех, что имелись на месте, — колбаса, шпроты, сушки, полкруга сулугуни, банка варенья к чаю. Из своих запасов Елена выложила полукилограммовый кусок копченой лососины, прямо на фабрике нарезанный на тончайшие кусочки и герметически закатанный в пластикат, и баночку французской спаржи. Подготовительная работа плюс свежий воздух пробудили у всех, даже у Елены, неплохой аппетит, а Кузин с напарницами, как назло, запаздывал.