— Летом лес зеленый, — сказал Юрий. — Тогда здесь прекрасное место для конных соревнований. Везде трава. Очень красиво.
— Поверю вам на слово, — ответил я. Чуть впереди нас на обочине дороги возвышались два больших стенда. На одном красовалось длинное воззвание, посвященное Олимпийским Играм, а на другом был изображен стадион в том виде, каким он должен будет стать к началу соревнований. Нарисованные трибуны выглядели очень оригинально, в форме буквы Z. Верхняя и нижняя перекладины буквы смотрели в одну сторону, а на косой черте места располагались с обеих сторон. Площадки должны были находиться с обеих сторон от центральной трибуны.
Юрий жестом пригласил меня вернуться в машину, и мы через ворота в заборе въехали на стройку. Там было всего несколько человек, раскатывавших на бульдозерах. Для меня явилось загадкой, как они узнавали, что нужно двигать, поскольку весь участок представлял собой море грязи, смешанной со снегом.
Юрий перегнулся через спинку сиденья и достал пару огромных высоченных резиновых сапог. Чтобы надеть их, он открыл дверцу машины, снял ботинок, обернул штанину вокруг голени и, далеко вытянув ногу, натянул сапог.
Затем точно так же управился со вторым и встал.
— Я поговорю с рабочими, — бросил он. — Подождите меня.
Совершенно излишний совет, подумал я. Юрий что-то говорил собравшимся вокруг рабочим. Довольно скоро беседа закончилась. Он вернулся в машину, снял измазанные грязью сапоги и кинул их позади своего сиденья.
— Все идет хорошо, — сообщил он, вздернув верхнюю губу и сверкнув зубами. — Земляные работы позади. Весной, когда сойдет снег, мы быстро все закончим. Стадион. — Он указал куда-то вперед. — Трибуны. Рестораны, помещения для наездников, помещения для судей и персонала, помещения для телевидения. Вон там, — он сделал широкий жест в сторону леса, — пройдет дистанция кросса для троеборья, не хуже, чем в Бадминтоне и Бергли. Летом здесь будет очень красиво.
— Для того чтобы приехать на Олимпийские игры, потребуются визы? спросил я.
— Да. Визы придется получать всем.
— Так было далеко не везде, — небрежно заметил я.
Юрий таким же небрежным тоном ответил:
— У всех посетителей Олимпиады будут визы. Они поселятся в гостиницах. Все продумано.
— А как устроят прессу и телевидение? — не отставал я.
— Для иностранных журналистов строится пресс-центр. И для иностранного телевидения тоже строится особое здание неподалеку от московского телецентра. Они будут пользоваться той же... — Он изобразил руками телевизионную вышку. — В Англии мы расспрашивали журналистов об организации пресс-центра. Мы хорошо знаем, что им нужно. Мы расспрашивали многих журналистов. В том числе и Херрика.
— Херрика? — удивился я. — Вы разговаривали с ним в Англии или в Москве?
— В Англии. Он очень помог нам. Он приехал в Бергли. Мы увидели его с лордом Фаррингфордом и расспросили. Мы вообще расспрашивали по поводу строительства очень много народу. Мы расспрашивали Ганса Крамера. Он был...
— Тут Шулицкому не хватило слов, и он сделал отрицательный жест. Как я понял, Крамер в весьма невежливой форме отказался говорить с русскими наблюдателями.
Я в это время рассматривал дорогу, пытаясь угадать, есть ли за нами слежка, но не увидел ничего подозрительного. Прошумев шинами по мокрому асфальту, прошел автобус. Я подумал, что из-за малого движения на большинстве улиц преследователям на автомобиле трудно остаться незамеченными. С другой стороны, улицы прямые и хорошо просматриваются, так что углядеть «хвост», пожалуй, труднее, чем следить за нашей ярко-желтой коробкой на колесах.
— Как называется эта марка автомобиля? — спросил я.
— "Жигули". Это моя машина. — Ответ прозвучал горделиво. — Автомобили есть не у многих. Вот я архитектор, и у меня есть автомобиль.
— Дорогой автомобиль?
— Автомобиль дорогой, зато бензин дешевый. Но водительские экзамены очень сложные.
Он наконец захлопнул дверь и принялся выезжать на дорогу.
— Как участники и зрители будут добираться сюда? — задал я очередной вопрос.
— Мы строим метро. Новую станцию. — Он задумался, подыскивая слова.
— Линия проходит неглубоко, под поверхностью земли. Метро для жителей Чертанова. Здесь много новых домов. Чертаново — новый район, я покажу его вам.
Мы двинулись обратно, в сторону Варшавского шоссе. Но сначала Шулицкий повернул направо, и мы проехали по еще одной довольно широкой улице, вдоль которой возвышались жилые дома. Все девятиэтажные, все грязно-белые, они уходили к горизонту.
— В Советском Союзе у каждого человека есть жилье, — заявил Юрий.
— Квартплата низкая. А в Англии — высокая. — Он окинул меня удивленным взглядом, как будто я пытался оспаривать его упрощенное утверждение. В стране, где все принадлежало государству, не было никакого смысла в высоких ценах за аренду жилья. Чтобы люди могли платить большие деньги за жилье, транспорт и телефон, им нужно было бы платить более высокую зарплату. Юрий Шулицкий знал это, я тоже. Мне следовало быть осторожнее и избегать недооценки тонкости его мыслей из-за того, что ему не хватает английских слов, чтобы их выразить.
— Могу ли я поторговаться с вами? — спросил я напрямик. — Заключить сделку? Одна порция информации в обмен на другую.
Ответом на эту реплику послужил быстрый проницательный взгляд. Вслух же Юрий сказал:
— Нужно бензину залить.
С этими словами он свернул с дороги к бензоколонке, вышел из машины и подошел к дежурному. Механическим движением я снял очки и принялся полировать чистые линзы. На сей раз жест, позволявший выиграть время, был совершенно не нужен. Пожалуй, он явился реакцией на неожиданное решение Юрия заправить бак, в котором, согласно индикатору, и так было не меньше половины.
Пока я пялился на индикатор, стрелка подползла к отметке полного бака. Юрий расплатился, вернулся в машину, и мы двинулись к центру города.
— Какую информацию предлагаете вы? — спросил он.
— Она у меня не полная.
— Вы дипломат? — спросил Шулицкий, дернув уголком рта.
— Патриот. Как и вы.
— Расскажите мне, что вы знаете.
Я рассказал ему довольно много. Я рассказал, что же действительно случилось на ипподроме, подправив разбавленную водой версию Кропоткина, рассказал и о нападении на улице Горького. Еще я рассказал — правда, не называя имен, мест и деталей — суть того, что подслушал Борис Телятников, а также набросал выводы, которые из всех этих событий следовали. Шулицкий внимательно слушал меня. Его лицо принимало все более и более озабоченное выражение. Наверняка, как патриот своей страны, он был обескуражен возможными последствиями.
Когда я закончил рассказ, мы довольно долго ехали в молчании. Наконец, Юрий прервал его. Он спросил: