Херрик недовольно хрюкнул в трубку:
— Ну, и удалось этой армии хоть что-нибудь раскопать?
— До смешного мало. — Я старался, чтобы мои слова прозвучали шутливо. — Всего-навсего два клочка бумаги, которые выглядят так, словно их вырвали из одного и того же блокнота.
— И что это за клочки?
— На одном из них написано имя «Алеша». И имя Джонни Фаррингфорда в рамке из звездочек. И множество закорючек. Я уверен, что вы не припомните, когда могли все это написать. Но, возможно, вам удастся вспомнить, кому из тех, кто три месяца назад был в Бергли, а сейчас находится в Москве, вы могли дать ненужный лист бумаги.
— Бог с тобой, парень... Ты задаешь совершенно идиотские вопросы.
Я вздохнул и мгновенно закашлялся.
— Если вам вдруг очень скучно, приходите часов в шесть в мой номер в гостинице «Интурист». Посидим, выпьем... Я собираюсь ненадолго уйти, но к тому времени вернусь.
— Отлично, — согласился он. — Тебе и хорошие идеи приходят в голову. Субботние вечера просто созданы для выпивки. В каком номере ты живешь?
Я назвал номер, он повторил его, и в трубке раздались частые гудки. Я медленным движением положил трубку на рычаг, подумав про себя, что успел наделать много глупостей, но нынешняя, похоже, превосходит их все вместе взятые.
— Мне показалось, что он вам не слишком нравится, — сказал Стивен.
Я скорчил рожу и пожал плечами. — Может быть, я задолжал ему за обед в «Арагви».
Я сел на диван и осторожно ощупал левой рукой больные пальцы правой.
Чувствительность постепенно начинала возвращаться: мне уже удавалось понемногу сгибать и разгибать их. Вполне возможно, что одна-другая кость была сломана, но без рентгена нельзя было сказать ничего определенного. Я предположил, что если дело обошлось без переломов, то меня следует считать счастливчиком.
— В каких случаях вы рисуете? — обратился я к Стивену.
— Рисую?
— Таким образом, — я показал лист, полученный от Малкольма.
— А... Обычно во время лекций. Я рисую зигзаги и треугольники, а не квадраты, звезды и вопросительные знаки. Пожалуй, всегда, если что-нибудь слушаю, а в руках у меня в это время оказывается карандаш. Когда говорю по телефону. Или слушаю радио.
— М-м... Ладно... — Я бросил бесполезное обследование пальцев, снял телефонную трубку и набрал номер международной связи. Там мне ответили, что заказы на Англию выполняются с большой задержкой. — Что значит большая задержка?
— В данный момент заказы на Англию не соединяются.
— Но мне придется ждать несколько часов или несколько дней?
На этот вопрос телефонистка не смогла или не захотела ответить. Я расстроился, положил трубку и встал.
— Пойдемте.
— Куда?
— Куда угодно. Объедем Москву на такси.
— Попытаемся укрыться от головорезов?
— Порой вы бываете необыкновенно сообразительны, — с наигранным высокомерием заявил я.
Мы взяли с собой матрешку в сетчатой авоське. В тот же карман, где лежали листки факса, я положил обе странички из блокнота Малкольма Херрика.
Я исходил из того, что это были единственные материальные результаты моих усилий. Не следовало оставлять трофеи там, где их мог без труда прикарманить Фрэнк или любой другой, кто удосужился бы открыть дверь моего номера.
Хотя Стивен и перестал внушать мне, насколько метро дешевле, чем такси, он был потрясен нашими расходами за вторую половину дня. За все платит принц, успокоил я его. Каждые полчаса я вручал водителю такси очередную сумму денег. Он наверняка посчитал меня сумасшедшим. Стивен предложил пойти в университет. Он еще утром выписал для меня гостевой пропуск, чтобы избежать вчерашних треволнений. Но мне почему-то всегда лучше думалось во время движения. Я и прежде принимал многие важные решения, разъезжая взад-вперед на тракторе. Это было как-то связано с непрерывным изменением окружающей обстановки, которое стимулирует мыслительный процесс. В результате новые мысли формулируются необыкновенно ясно и четко. В конце концов, я же не кабинетный ученый.
Мы посмотрели и старую, и новую Москву. Элегантные старые районы и рациональные новые архитектурно не стыковались, но зато были схожи благодаря белому снеговому покрывалу, заглушавшему звуки, и какому-то заметному со стороны недостатку жизненной энергии. Толстые белые шапки на золотых куполах. Витрины магазинов, где свободного места было куда больше, чем товаров.
Огромные лозунги «Слава Коммунистической партии Советского Союза» на крышах. Все это навевало на меня тоску.
Когда начало темнеть, мы остановились пополнить запас выпивки и купить пару стаканов и сувенир, который я собирался отвезти домой для Эммы. Я выбрал яркую новую матрешку со всем ее семейством внутри. Матрешка казалась мне символом моих занятий в Москве: срывание всех и всяческих масок, подобное вскрытию деревянной куклы. Лишь только я снимал один слой, как под ним оказывался другой, под тем третий и так далее. А в центре всего меня ждала не крошечная розовощекая деревянная мамочка, а непрерывно набухающее семя, из которого вот-вот проклюнутся ужас и смерть.
Когда мы наконец вернулись, моя комната показалась совершенно безопасной и безмятежной.
Вполне возможно, что мы могли бы, не подвергаясь опасности, остаться в номере, но не следовало пускать насмарку меры безопасности, которые мы принимали сегодня весь день. И вообще, слова «ах, если бы» — самые скорбные из всех существующих в языке.
Магнитофон все так же стоял на своей неустойчивой башне. Когда Стивен нажал кнопку «запись», тишина сказала нам, что слушатели спят.
Часы показывали пять минут шестого. Мы оставили магнитофон включенным, а сами сели в кресла на площадке у лифтов и стали ждать гостей. Йен пришел первым. Его нельзя было назвать пьяным, хотя он слегка покачивался на ходу. Но на лице его состояние никак не отразилось. Он был таким же бледным, спокойным и непроницаемым, как всегда. И речь его была очень четкой и внятной. Янг совершенно откровенно рассказал, что, если нет никаких неотложных дел в посольстве, он проводит выходные дни по обычаю русских, причем следует этим обычаям со страстью неофита. И сразу же спросил, где у меня бутылка.
Мы вернулись в номер. Йен предпочел выпить водки и расправился с первой порцией прежде, чем я закончил обслуживать Стивена. Я тут же подлил ему еще, себе же налил виски.
На пирамиду, увенчанную магнитофоном. Йен взглянул без всяких эмоций.
— Не слишком увлекайтесь этими игрушками, старина, не то вам придется все время искать в комнате новые «жучки». Если они посчитают, что вы хотите что-то скрыть, то сразу же прилепят вам второе «ухо».
Стивен молча взял магнитофон и предпринял повторное обследование комнаты. Йен, рассеянно наблюдая за ним, выпил еще раз и сам, все еще твердой рукой, налил себе водки.