Спустились. На них, спустившихся свыше, смотрели четыре пары глаз. Очень любопытных.
— И чего уставились? — спросил Пастух. — Мы пока оба живы и в добром расположении. Но у нас есть проблемка. Мы станем стрелять каждый со своей «кастрюли». Ну, Слим, допустим, с этой, а я с той, рядышком. Расстояние мы прикинули. А вот секунданты наши сейчас мухой поднимутся на третью — тоже рядышком. И будут они без оружия. Все понятно? — Оглядел товарищей, сделал вывод: — Вижу, что поняли. И последнее. Марина, мы вас очень просим дать нам сигнал о начале дуэли… — Он врал беззастенчиво, потому что дуэль уже фактически началась и выстрел будет всего лишь красивым или не очень красивым итогом его личной, весьма длинной эпопеи под названием «Умертвление вечного Слима».
Или ж наоборот: «Слим умерщвляет Пастуха» — все может случиться.
— Я не хочу быть стартером, — выудила откуда-то слово Марина.
— Вы не стартер, Марина, забудьте это страшное для вас слово, вы — ребенок, которому дали игрушку, пистолет, заряженный, и он, ребенок то есть, играет с ним, а потом изо всех сил нажимает на курок. И — бах! Всего-то…
— Но после моего выстрела выстрелите вы оба и кто-то кого-то убьет. Я не хочу, не могу, не стану в этом участвовать.
— Господи, Марина, ну, отвернетесь вы, ну, глаза руками закроете, ну, голову в колени…
— Нет, не буду! Пусть Стрелок стреляет, на то он и стрелок. А я буду вместо него секундантом. Я влезу на резервуар, ну честное слово — влезу. Если меня кто-нибудь потолкает на лестнице…
Выхода, в сущности, не было.
— Господа, — сказал Пастух, — меняем фишки. Марина — мой секундант. Стрелок — естественно, стреляет, но в воздух. Сигнал к дуэли. Шухрат, как второй секундант, помогает Марине подняться по лестнице, ну, подталкивает ее снизу. Все понятно? Поехали.
И ведь поехали.
Шухрат честно карабкался по лестнице следом за Мариной, помогал ей, как кодекс джентльмена позволял, но высоту они осилили. Встали на своем «секундантском» нефтебаке, руками помахали. И хорошо, что на одном вместе. Можно было начать свой подъем на свои «кастрюли».
Слим, надо отдать ему должное, всю эту чисто семейную суету воспринял стойко и терпеливо. Дождался результата, пошел к своему чего-то-там-хранилищу, чуть подождал Пастуха, и оба они быстро и одновременно оказались на своих позициях. Так сказать, по резервуарам.
Позиции для стрельбы были не слишком удобны потому, что крыша или крышка резервуаров была не вовсе плоской, а чуть приподнятой по центру. Ну, совсем невысоко. Но ощущение, что ты лежишь у дальнего подножия невысокой горки, ноги — вверх, голова — вниз, а твой противник точно так же устроился у своего, тоже дальнего подножия, ощущение все ж было некомфортным. И стрелять-то обоим по жизни приходилось с таких позиций, что и не описать, и врагу не пожелать, но ведь стреляли со всех и не заморачивались, потому что времени для заморачивания не имелось. А тут все так долго, тягуче, как будто тебе перед расстрелом занудно объясняют диспозицию: тут у вас дерево, там у вас бугорок, а тут, извините, дети гуляют, а стрелять в вас мы будем из этой песочницы…
Сумасшедший дом, блин!
Но присобачился к месту. Как комбат говорил: утатахай себя на позиции и все путем. Утатахай — в смысле: устрой, уложи, угнезди, упокой и прочее. Очень эксклюзивная армейская лексика.
Говенно, конечно, что стрельба из пистолетов пойдет на уж почти винтовочной в общем-то позиции. Но за неимением гербовой, как говорится… Лег Пастух на край крыши, на прилеженное уже, в общем, место, вытянул руку с пистолетом. Целиться хреново, все ж не винтовка снайперская, голову подымать приходится, высовывать под встречный выстрел, руку рукой страховать, а это стремно. Хотя противник, то есть Слим, в тех же условиях, без обид.
А у Пастуха биноклик одноглазый, по-научному монокуляр, с собой был. Он чуток откатился вправо, лег на пузо, со стороны поглядел в биноклик на позицию Слима: хороша позиция, ни фига отсюда не видно. Слим, молодец, какие-то веточки перед собой насадил, или они сами там выросли. Вкатился к себе на позицию, — у Пастуха тоже с веточками хорошо было, набрал по дороге, хотя на фига они здесь… — руку с пистолетом вытянул, левой ладонью подпер, затаился, дыхание задержал…
А тут слева и бабахнули сигнально: начинайте, мол…
И тут надо было ловить момент. Причем — мгновенно, доли секунды на счету. И Пастух мухой откатился с отлежанной позиции вправо, практически не глядя вытянул руку с пистолетом и выстрелил в никуда, по сути…
А не по сути — в цель. Так должно было быть.
И все. А встречного выстрела почему-то не услыхал, но в ту же секунду почувствовал резкую и длинную боль над левым виском. Приложил руку, глянул: кровь, хорошо пошла. Густо, но не шибко. Это ерунда, царапина. Заклеим, перебинтуем, если понадобится… Хотя и болит, *censored*, прям башка рассыпается, как больно. Но не впервой же. И занятно: пулю попробовал, а выстрела не услышал. Глушитель он, что ли, на ствол навернул?..
Итак, командир подразделения Пастух стрельбу окончил. И Слим, получается, отстрелялся, поскольку это его пуля висок Пастуху посекла и пустила кровь. Выходит, малость промахнулся снайпер гребаный, а должен бы в лоб и — ау? Может, и так. А может, и по-другому. Специально промахнулся. Хотел, чтоб пуля именно скользнула, оставив кровавый след.
Выходит, Пастух нужен Слиму живым. Пока. И — зачем нужен? Если, конечно, Слим жив там на «кастрюле» своей остался. Судя по тишине — остался…
А что дальше-то было?
Договаривались на один выстрел. Да и стрелки они такого калибра, что второй стремно делать. Все — с первого. Так что жди или не жди, а стрельбу и впрямь окончил. Отполз в сторону — ну, на всякий случай, мало ли что, пополз по периметру крыши за низким бортиком — к лестнице. Хорошо, что она на другой стороне висит. На непростреливаемой. Кровь прилично текла, не рекой, так веселым ручейком. Никаких проблем, хорошая глубокая царапина — не больше. Сейчас спустимся, продезинфицируем ранку, буде бинт найдется, так и перебинтуем или, проще, наклеечку сделаем. Говно вопрос в общем-то…
Можно спускаться. Странно, но что-то снизу не слышно было ни криков восторга, ни воплей ужаса. Похоронное какое-то молчание…
Внизу его встретила небольшая, но родная толпешка, подбежали, затормошили… Пастух потерпел-потерпел, выскользнул из чужих рук, сказал Стрелку и спустившемуся уже Шухрату:
— Судя по отсутствию Слима, он либо убит, либо тяжело ранен. Надо бы его тело на землю спустить. Помогите. Втроем справимся. А внизу нас товарищ начальник поезда подстрахует.
— Приму груз, — без удовольствия сказал начальник, — эка невидаль…
Пастух пошел к резервуару, на котором остался Слим.
Полез по лесенке первым. Вышагнул на крышу, встал, оглядел ее.
А на что глядеть-то было? Пуста крыша. Вон на краю веточки, которые Слим себе понатыкал, вон резервуар Пастуха — прямо по траектории стрельбы, там тоже веточки, и никаких иных следов от дуэлянтов. Один из них, Пастух, вот он, стоит идиот идиотом. А второй исчез. Призрак призраком. Как уже привычно до омерзения становится.