– В том то и дело, что сделают. Когда вы приказали убивать лишившихся разума людей, вы говорили, что это акт милосердия, что все они обречены на смерть куда более страшную. И это было правдой. Но женщинам Улья ничего не грозило! Они могли жить, а их вырезали, словно скот. Когда вы отправляли ловцов заготавливать мясо – человеческое мясо! – вы говорили, что иначе нам нечем будет кормить беременных. И это было правдой. Страшной, отвратительной, но правдой. А сейчас морозильники забиты доверху. Запасов в них хватит года на три с лихвой – я ведь не дура, я умею считать. Достаточно времени, чтобы фермеры увеличили поголовье скота и птицы на столько, на сколько потребуется. И это страшное мясо будет больше не нужно. Мартин, зачем вы приказали убить моих подопечных?
– Сэла, ты не хочешь меня слышать. Экономическая целесообразность, ничего личного. Повторяю: эти самки нам больше не нужны. Диетологи подсчитали, что пять тысяч наиболее продуктивных да ещё при эффективном питании, повышающем лактацию, смогут обеспечить молоком всех детей Наукограда. Включая тех, которых будут рожать наши женщины. Остальные – лишние рты. Зачем нам их кормить, отвлекать на обслуживание людей? Другой работы нет? Что касается запасов продовольствия, то тут ты тоже не права. Да, мяса запасено достаточно. Но всё это дикое зверьё, успевшее подцепить невесть какие болячки. Мы решались скармливать его только твоим подопечным, да и то после тщательной ионной и термической обработки. То ли дело сами «пчеломатки». Сочное, калорийное мясо, здоровый, откормленный домашний скот.
Перед глазами Сэлы вновь возник заполненный головами кузов. Мир вокруг поплыл.
– Вы собираетесь кормить человечиной наукоградцев?
– Эти существа – не люди, я устал твердить одно и то же. Пришло время окончательно привить Наукограду элементарную истину. Воздействовать на разум через желудок, так сказать.
– Мёртвыми мы ничем не отличаемся.
Мартин Брут прищурился.
– Верно. Интересную мысль ты подсказала мне. Запомню. Что касается собрания – будет тебе собрание. Скоро Праздник Начала, сможешь там выступить. К тому времени ловцы заготовку закончат и ты успокоишься, обдумаешь свои предложения, чтобы глупостей не нагородить при всём честном народе. А после официального мероприятия организуем большой пикник в Калиере. Как тебе такое предложение? Любишь пикники на природе? Хотя ты же внешнемирка, вкуса натурального шашлыка не знаешь. На пикнике твоих «козочек» и оценим. На угольках, с дымком – ум-м-м! У меня уже слюнки текут. Так что иди-ка лучше домой, отдыхай, отсыпайся. Ты же в отпуске! Наконец сможешь уделить должное внимание сыну. Понимаю, он тебе не родной, но ведь ты его всё равно любишь? И у мужа твоего с завтрашнего дня отпуск. Может, помиритесь. Огней заслужил награду, хорошо потрудился.
Сэла вздрогнула. Оглянулась на домик Корсана-младшего.
– Где «потрудился»? Он сейчас… здесь?
– Потрудился на очистке, разумеется. А где он ночует, с кем спит, тебе лучше знать, ты ведь жена. Пойди проверь.
Он кивнул на тёмные окна коттеджа напротив, засмеялся. Так, что мороз по коже продрал.
Сэла покачала головой.
– Я думала, вы для чего-то захотели убить обитательниц Улья. Но вы действительно верите в эту вашу «целесообразность». Цель оправдывает средства, да? Вы ошибаетесь, Мартин. Дурные средства уничтожают благородную цель.
Она развернулась, медленно пошла прочь. Сесть в седло, крутить педали не могла: мир вокруг плыл, трескался, расслаивался на множество вариаций. И каждая оказывалась хуже предыдущей.
Верно говорят: раз уж день с самого утра не задался, то хорошего от него не жди. Для начальника охраны Улья Журавского он «не задался» ещё с ночи, когда звонок старшего куратора поднял с постели. Ловцы с безжалостными, замороженными глазами, громадные ножи на пружинах, заполненные обезглавленными телами рефрижераторы… А тут ещё и Сэла проснулась не ко времени, потребовала объяснений. Что он мог ей ответить? Старый служака, он привык выполнять приказы командования беспрекословно. Хоть этот приказ Мартина Брута ему очень не нравился. Утешало, что непосредственным исполнителем стать не пришлось. Иначе как жил бы дальше? Хоть «пчеломатки» и бессловесные твари, но ведь когда-то тоже людьми были.
По распоряжению Сирия Курта, заверенному старшим куратором, самок начали сортировать по ангарам ещё за неделю до резни. Обоснование – оптимизировать рацион в зависимости от удоя и биохимического состава молока. Теперь стала ясна и ещё одна причина – чтобы ловцам удобней было мясо заготавливать. Завози гильотины в очередной ангар и режь всех подряд.
Утро в Улье начиналось как обычно, будто и не было ночной бойни. «Пчеломатки» досматривали сладкие предутренние сны, дежурная бригада прошла на первую дойку. Люди ни о чём не догадывались, как и их подопечные. Почему ворота двенадцатого ангара заперты? Почему охранники смотрят так мрачно? Эти вопросы пока никто не задал вслух. Управятся дояры с работой, тогда и спросят. Журавский опасался, что отвечать придётся ему. Потому что Сэла Фристэн исчезла.
Ловцы работали чисто. Отрубленные головы вывезли на скотомогильник, тела отправили в мясохранилище, даже кровь брандспойтами смыли. Пусто в клетках. Словно полторы тысячи обитательниц ангара, ещё накануне вечером скуливших, плакавших по отобранным детям, ночью сквозь землю провалились. Лишь пять гильотин выстроились в ряд у ворот, напоминая о случившемся. Да ещё запах стоял в воздухе. Дух смерти.
В первый миг Журавский испугался, заметив движение у гильотин: кто-то из ловцов окончательно свихнулся? Не уехал со своими, затаился в пустом ангаре, поджидает, готовый прикончить первого встречного? Но тут сопровождавший командира охранник повёл фонарём, и наваждение рассеялось. Никакой не ловец, один из волонтёров, Виен.
Потом опять кольнула тревога: как он сюда пробрался, ворота ведь заперты, во дворе охрана? Впрочем, этот Виен – тип ушлый, такие ключики мастерить умеет, любой замок отомкнут, хоть магнитный, хоть сенсорный. Другое дело, что ему здесь понадобилось?
В руках Виен сжимал длинную палку с пучком стерженьков на конце. Сэла придумала такие для уборки Улья. И название дала смешное – «метла».
Виен не просто сжимал своё орудие, а словно пытался смести что-то, разлитое на бетонном полу. Кровь?
Журавский присмотрелся. Нет, крови не видно. Только лужи воды, кажущиеся чёрными в полумраке.
– Эй, ты что здесь делаешь? – Он шагнул к волонтёру.
Виен вздрогнул, только сейчас заметив охранников. Подался назад, выставив метлу перед собой.
– Стойте! Сюда нельзя приближаться!
Журавский опешил от такой наглости.
– Это мне нельзя? Я начальник охраны, мне кругом можно. А вот тебе – нельзя!
– Стойте, ещё раз говорю! Больше ни шагу!
Он приподнял метлу, и луч фонаря раздробился на острых концах стержней, заиграл крохотными радугами. Деревянные прутья не могли так светиться.