— Я не вставлю это в фильм.
— Я был так зол, — сказал он. — Как они могли! Как могла она позволить им? Ведь не было наркотиков…
— Вы знаете, — спросил я, — что от такого удушения почти всегда умирали только мужчины?
— О, Боже!.. Они хотели проверить, действует ли это на женщин.
Абсолютная бессмысленность этого до немоты потрясла нас обоих.
Я перевел дыхание и сказал:
— В «Барабанном бое» говорилось, что я не смогу раскрыть загадку смерти Сони, но я это сделал. Теперь мне остается найти того, кто убил Пола Паннира.
Джексон с силой оттолкнулся от ворот и шагнул ко мне, крича:
— Оставьте это! Оставьте всех нас в покое! Не снимайте этот мерзкий фильм!
Его крик заставил моего каратиста мигом выскочить из машины. Джексон смотрел с удивлением и тревогой, даже когда я успокаивающе помахал рукой, дабы «черный пояс» усмирил свои рефлексы.
Я сказал Джексону:
— Мой телохранитель — словно сторожевой пес. Не обращайте внимания. Кинокомпания настояла на его присутствии, потому что помимо вас есть и другие желающие остановить съемки этого фильма.
— Держу пари, что одна из них — эта сука Одри, ехидная сестричка Сони.
— И она тоже, — согласился я.
В дверях дома появилась Люси и позвала отца:
— Папа, тебе звонит дядя Ридли.
— Скажи ему, что я подойду через минуту.
Когда она исчезла, я сказал:
— Ваш брат сегодня утром снимался в фильме, ездил верхом. Он будет недоволен моим присутствием.
— Почему?
— Он вам скажет.
— Я желал бы, чтобы вы никогда не приезжали, — горько сказал он и зашагал к своему дому, к своей спасительной гавани, к своим нормальным прелестным жене и дочери.
Я отправился обратно в Ньюмаркет, зная, что вел себя опрометчиво, но не жалел об этом. Я знал, кто убил Пола Паннира, но доказательства — это нечто большее, чем просто догадки. Полиции нужны доказательства, но я, по крайней мере, мог направить ее в нужную сторону.
Я думал об одной отдельной газетной вырезке, которую я обнаружил в папке, ныне лежавшей в сейфе О'Хары.
Валентин написал эту статью для колонки случайных сплетен. Газета вышла шесть недель спустя после смерти Сони, и об этой смерти там не упоминалось.
Там говорилось вот что:
«Ньюмаркетские источники сообщают, что жокей П.Г.Фальмут (19 лет), известный знакомым как Свин, уехал в Австралию, оформив разрешение на работу и надеясь обосноваться там. Родившийся и выросший в Корнуэлле, неподалеку от города, название которого совпадает с его фамилией, Свин Фальмут переехал в Ньюмаркет два года назад. Его притягательные личные качества и умение побеждать скоро снискали ему множество друзей. Несомненно, набравшись жокейского опыта, он мог бы добиться процветания в Англии, но мы желаем ему больших успехов в его новом заморском предприятии».
Вместе с заметкой была опубликована фотография улыбчивого, ясноглазого, добродушного с виду молодого человека в жокейском шлеме и рубашке, но заголовок статейки окатил меня ледяным ливнем понимания.
«Уход корнуэлльского парня», — гласил он.
Мы снимали сцену повешения на следующее утро, в понедельник, в поделенном на части пустом стойле, смонтированном в доме наверху.
Монкрифф перекинул через скрещение балок веревку и сам повис на ней, проверяя прочность декорации, но благодаря монолитным шлакоблокам и мощным железным скобам, скрепляющим новые стены со старым полом, сооружение даже не дрогнуло, к зримому облегчению постановочного отдела. Устланные соломой бетонные плиты пола глушили гулкое эхо шагов, выдающее пустоту под ногами, погубившее ощущение реальности множества голливудских «дворцов», выстроенных, казалось бы, точно до последней балясины.
— Куда вы делись после нашего чрезвычайно короткого совещания прошлой ночью? — допытывался Монкрифф. — Говард искал вас по всему отелю.
— Неужели?
— Вы приехали в отель на машине, вы съели сэндвич, пока мы обсуждали сегодняшнюю работу, а потом исчезли.
— Разве? Ну, вот я здесь.
— Я сказал Говарду, что вы наверняка будете здесь сегодня утром.
— Огромное спасибо.
Монкрифф усмехнулся.
— Говард был встревожен.
— Хм… Ивонн уже здесь?
— Внизу, в гримерной, — с умильным видом кивнул Монкрифф. — Она такая красотка!
— Длинные белокурые волосы?
Он кивнул.
— Как вы и заказывали. И все же где вы были?
— Неподалеку, — туманно ответил я. На самом деле я ускользнул от своих нянек, прошел кружным путем через Хит в конюшню, отметился у сторожа и сказал ему, что хочу спокойно поработать и если кто-нибудь меня спросит, то меня здесь нет.
— Так и скажу, мистер Лайон, — пообещал он, уже привыкнув к моим странностям, а я тихонько прошел в кабинет наверху и позвонил Робби Джиллу.
— Прошу прощения, что беспокою вас в воскресенье вечером, — извинился я.
— Я всего лишь смотрел телевизор. Чем могу помочь?
Я спросил:
— Достаточно ли хорошо чувствует себя Доротея, чтобы мы могли перевезти ее не во вторник, а завтра?
— Вы видели ее сегодня? Что вы думаете?
— Она сказала, что по-прежнему хочет переехать в частную клинику, и большая часть ее душевных терзаний уже позади. Но с медицинской точки зрения… ее можно перевозить?
— Хм…
— Она вспомнила многое из того, что видела в минуты нападения на нее, — пояснил я. — Она видела лицо нападавшего, но она не знает его. Она также видела нож, которым ее ранили.
— Боже, — воскликнул Робби, — эту штуку, похожую на кастет?
— Нет. Это был тот, которым пырнули меня.
— Господи!
— Так что, если можно, перевезите ее завтра. В частной клинике запишите ее под вымышленным именем. Она в опасности.
— Кровь и ад!
— Она вспомнила, что Пол остановил человека, ударившего ее ножом, и тем самым спас ей жизнь. Это ее успокаивает. Она удивлена. Она перенесла три ужасных потрясения, но я думаю, с ней все будет в порядке.
— Стойкая женщина. Не беспокойтесь, я позабочусь о ней.
— Отлично. — Я помолчал. — Вы помните, полиция брала у нас отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с найденными в доме Доротеи?
— Конечно, помню. Они еще взяли отпечатки Доротеи, ее подруги Бетти и мужа Бетти и сняли отпечатки пальцев Валентина с его бритвы.
— Там были еще и другие, которые они не смогли идентифицировать.