– Разумеется. Но когда наркоз отойдет, швы начнут немного ныть, – предупредил Джеффри. – А чем вы здесь занимаетесь? – поинтересовался он. – Я сразу вспомнил медицинский институт.
– Это гематологическая лаборатория, – ответила Марина. – Мы исследуем кровь и пытаемся отыскать клейма или штаммы для разных видов рака. Берем кровяные шарики и вставляем протеин в цепочки аминокислот, пользуясь ферментом трайпсина. А сам трайпсин, конечно, тоже протеин.
«Ну, разумеется», – с иронией подумал я, так ничего и не поняв.
– Мы разглядываем цепочки аминокислот, состоящие из протеинов, и смотрим – есть ли там особые клетки, характерные для рака. Проводим каждую цепочку через масс-спектрометры. – Она указала на продолговатый серый шкаф, показавшийся мне похожим на морозильник. – Он делает сравнительный анализ любой цепочки, и если там есть непривычные варианты, то, возможно, это штамм, который мы ищем.
Я был сбит с толку, но Джеффри, кажется, понял и энергично закивал головой. Он обошел спектрометр и осмотрел его со всех сторон.
– Рад, что мои налоги идут на столь нужные дела, – заметил он.
– Нет! Нет! Вы не правы, – запротестовала Марина. – Мы проводим наши исследования за счет добровольных пожертвований. Не беспокойтесь, нам хватает средств. Обществу ясно, что с раком нужно бороться. А государственная поддержка нам не требуется, и мы хотим, чтобы люди знали, как нам важна их помощь.
– Извините, – смутился Джеффри. – Беру свои слова назад.
Марина улыбнулась и достала из холодильника пластиковый пакет.
– Вот из этой мелочи, – продолжила она, мысленно вернувшись к сегодняшним событиям, – я хочу получить код ДНК. – Марина говорила немного суховато, в характерном академическом стиле. – Вам известно, что ДНК – «чертеж» для создания клеток, а протеины – кирпичи, из которых они строятся. Я назвала бы нити ДНК архитектурными планами, показывающими, как собранные вместе кирпичи образуют клеточные структуры.
– Значит, у людей с разными ДНК разные клеточные структуры? – спросил я.
– Абсолютно разные, – подтвердила она. – Из-за малейших изменений в архитектурных планах несходные ДНК создают людей с несходной наружностью. Почти все ДНК у каждого человека одни и те же, поэтому у нас одинаковые сорта клеток – мускулы, нервы, кожа и прочее. У всех людей два глаза и один нос. Лишь мельчайшие различия в кодах предопределяют наши особенности, вроде голубых или карих глаз, светлых, темных или рыжих волос, черной или белой кожи, высокого или маленького роста и так далее. Эти различия отчетливо видны у любого человека, и они позволяют нам получать коды ДНК, похожие на отпечатки пальцев, то есть уникальные. Марина воодушевилась, и я вновь убедился, как сильно она увлечена своей работой.
– Я могу использовать ограничительные ферменты, наподобие ЭКО К1, чтобы вырезать из этого образца нити ДНК и вставить их в полинуклеотиды. (Обычно мы их так называем.) Затем я кладу их в гелевую матрицу из агарозы, своего рода желе, – для электрофореза. Полинуклеотиды заряжены, а значит, способны мигрировать или двигаться в электрическом поле. От размера и формы каждого полинуклеотида зависит, далеко ли они продвинутся. Следует помнить, что гель действует, словно фильтр, и чем больше полинуклеотидов, тем короче дистанция их перемещения.
Джеффри по-прежнему кивал ей. А я нет.
– В гелевой матрице вы разделяете полинуклеотиды на разные группы. А потом запекаете матрицу на нитроцеллюлозной бумаге, и на месте этих групп проявляется постоянный образчик линий.
– Чем это может помочь? – осведомился я и тут же осознал, что задал не слишком умный вопрос. Что же, каждому свое. Позвольте мне хоть раз перепрыгнуть через барьеры в Эйнтри. Я соглашусь на самый жалкий и низкий прыжок.
– Если у любого человека своя, особая ДНК, то и образцы получатся различными. Когда речь идет о поимке преступника, говорят, что шанс обнаружить двух людей с одинаковыми образцами равен одному из 60 миллионов. Если только это не близнецы. Вот у них образцы сходные, поскольку ДНК практически одна и та же, и оттого их так трудно различить. Однако суд не воспримет мои опыты как вещественные доказательства. Закону требуются более жесткие системы для создания кодов, без каких-либо намеков на перекрестные соединения. А этот код с самого начала объединился с моей ДНК. Я должна буду продолжить эксперимент и получить только свою ДНК. Тогда мне удастся отделить мои линии и оставить один образец – нашего друга.
– Нашего друга? – изумленно переспросил Джеффри.
– Двери, – подсказал я.
– Двери? Какой двери? – Бедный Джеффри растерянно огляделся по сторонам.
– Или дверей, о которые расшиблась Марина.
– А… Да, нашего друга, двери. Хорошо. Точно сказано.
Я не был уверен, дошел ли до него смысл случившегося. Однако Джеффри явно понравилась обстановка, и он с удовольствием бродил по лаборатории, пока Марина работала. Затем она почесала щеку, выцарапав крохотные клетки, чтобы позднее получить код собственной ДНК.
– Полинуклеотиды будут мигрировать в гелевой матрице несколько часов, – заявила она. – И мы получим результаты на следующей неделе.
– А что они нам дадут? – Я все еще сомневался в пользе ее научных опытов.
– Сами по себе ничего, – отозвалась она. – Но если у нас появится больше образцов и один из них совпадет, то мы победим. И смело сможем утверждать – все верно, нам попался тот самый человек.
– А что я должен делать? Как по-твоему? Ходить вокруг да около и просить у каждого образец его ДНК? Разве это законно?
– Нет, строго говоря, незаконно, – не стала спорить она. – Акт о человеческих тканях признает незаконным получение образцов для определения кода ДНК без согласия доноров. – Марина взмахнула рукой, указав на свои рабочие материалы. – Все это технически незаконно. Но запомни, я ничего не говорила.
– И я тоже, – легкомысленно поддержал ее Джеффри. – Тайна врача и пациента, их конфиденциальные отношения. Неужели вы не знаете?
Марина и я поехали к себе на Эбури-стрит, а Джеффри вернулся домой в Хайгейт.
– Увидимся на будущей неделе, когда я сниму швы, – попрощался он, садясь в свою «Вольво». – Позаботься о своей девушке, Сид. Я пришлю тебе счет.
Он уже долгие годы не присылал мне счет.
Мы добрались до дома примерно в половине одиннадцатого. Слишком поздно для запланированного мной похода в ресторан.
– Вам пакет, мистер Холли, – сообщил мне ночной консьерж, когда мы вошли в подъезд. Дерек уже закончил свое дежурство.
Пакет оказался темным плотным конвертом размером семь на девять дюймов. На нем было крупными буквами написано – «Сиду Холли: собственноручно».
– Когда его принесли? – попытался я уточнить у консьержа.
– Минут пять назад, – ответил он. – К дому подъехало такси. Шофер сказал, что должен передать пакет и ему за это заплатили. А вы ждете посылку.