Когда большая часть гостей покинула дом, Гордон, Джудит и я остались пособить Пен с уборкой того, что она определила как «за семь обедов — один ответ».
То был день, когда представилась естественная возможность коснуться друг друга, когда поцелуи и объятия, самые теплые, соответствовали случаю, когда весь мир мог наблюдать за Джудит и мной и не видеть между нами ничего, кроме прочной и спокойной дружбы: день, когда мне, как никогда, отчаянно захотелось быть с ней рядом.
С тех пор я видел ее еще дважды; оба раза она заходила за Гордоном в банк, поскольку они вместе куда-то собирались. Оба раза я выкраивал пять минут, чтобы побыть с ней, напряженно держась в рамках любезности — просто сослуживец Гордона, занимающий разговором его жену, пока сам Гордон разделывался с делами.
Жены, как правило, не приходили в банк: мужья обыкновенно присоединялись к ним там, куда они направлялись. Во второй раз Джудит сказала:
— Я не хочу часто так делать. Я просто хотела увидеть вас, если уж вы оказались поблизости.
— Я всегда здесь, — сказал я. Она кивнула. Она была сдержанной и спокойной, как всегда, одетая в скромное, но изящное голубое платье, открывающее жемчуга. Каштановые волосы блестели, глаза сияли, нежные губы тронула улыбка; и было в ней врожденное и неосознанное очарование.
— Я иногда... ну... испытываю жажду, — сказала она.
— А я так постоянно, — шутливо сказал я.
Она сглотнула.
— Просто бывает момент...
Мы стояли в вестибюле, не касаясь друг друга, в ожидании Гордона.
— Просто увидеть тебя... — Она словно не была уверена, понимаю ли я, но я понимал.
— То же самое со мной, — признался я. — Иногда думаю: прийти в Клэфем, постоять под окнами... Просто увидеть, как ты идешь в булочную.
Просто увидеть тебя, хоть на мгновение.
— Ты серьезно?
— Но я не прихожу. Ты ведь можешь послать за хлебом Гордона.
Она тихонько хихикнула, помня, что находится в банке; тут появился и муж, на ходу торопливо сражаясь с рукавами пальто. Я бросился помочь ему, а он сказал жене:
— Прости, дорогая, застрял на телефоне, знаешь, как это бывает.
— Я была очень рада, — она поцеловала его, — поболтать с Тимом. Великолепно. Ну, мы готовы?
Они отправились к своим вечерним радостям, помахали на прощанье и оставили меня тщетно разрываться на части.
Однажды в ноябре Гордон сказал в офисе:
— Не хотите ли прийти в воскресенье к нам на обед? Джудит говорит, что уже сто лет вас по-настоящему не видела.
— С радостью.
— Джудит сказала, что придет Пен.
Пен, моя подруга. Моя дуэнья.
— Отлично, — решительно сказал я. — Чудесно.
Гордон удовлетворенно кивнул и пожаловался, что, увы, не получится повторить прошлое Рождество, они с Джудит так радовались тогда. Они собираются к его сыну и невестке в Эдинбург, давно обещали; к сыну от первой, давно покойной жены и внукам, двойняшкам семи лет.
— Вы повеселитесь, — сказал я с завистью.
— Это маленькие горластые бандиты.
Зазвонил его телефон, тут же звякнул мой, и заимодавство пошло своим чередом. Надо бы и мне, подумал я, стать почтительным сыном и провести Рождество с матерью в Джерси, как она хотела, и мы будем смеяться и играть в трик-трак, и я, как обычно, опечалю ее тем, что не привезу с собой подругу, предполагаемую производительницу маленьких бандитов.
— Почему же, милый, — как-то спросила она меня несколько лет назад почти с отчаянием, — ты не выберешь одну из этих вполне приличных девушек и не женишься на ней?
— Ни с одной из них я не хотел бы провести всю свою жизнь.
— Но ты же спишь с ними?
— Да, мама.
— Ты чересчур привередлив.
— Должно быть, так.
— Ты не можешь вечно оставаться одиноким, — недовольно сказала она.
— У других сыновья умеют заводить себе постоянных подруг, иногда живут с ними многие годы, хоть и не женятся, так почему ты не можешь?
Я улыбнулся подстрекательству к тому, что когда-то называлось грехом, поцеловал ее и сказал ей, что предпочитаю жить один, но когда-нибудь найду совершенную девушку и полюблю навеки; и вот не успел я оглянуться, как нашел ее, замужем за другим.
Подошло воскресенье, и я отправился в Клэфем, отведать привычной горькой сладости.
За обедом я на пробу упомянул, что видел мальца, который пытался убить Кальдера, и они отреагировали так живо, как я и ожидал. Гордон сказал:
— Вы, конечно же, сообщили в полицию?
А Джудит добавила:
— Он опасен, Тим.
Я покачал головой.
— Нет. Не думаю. Надеюсь, что нет. — Я криво улыбнулся и рассказал им все про Рикки Барнета и Индийского Шелка, и давление обстоятельств, которое привело к попытке применить нож. — Не думаю, что он повторит что-либо подобное. Он уже так вырос после этого, что чувствует себя другим человеком.
— Надеюсь, что вы правы, — вздохнул Гордон.
— Подумать только, что Индийского Шелка купил именно Дисдэйл, сказала Пен. — Разве не странно?
— Притом, что он утверждал, будто стеснен в средствах, и пожелал продать места в ложе в Аскоте, — добавила Джудит.
— М-м... — сказал я. — Но после того, как Кальдер вылечил лошадь, Дисдэйл чуть не сразу ее продал и получил немалую прибыль, как я понял.
— В этом весь Дисдэйл, — осуждающе сказал Гордон. — Отчаянно рисковать, ставить на карту все до последнего гроша, хватать добычу, если повезет, и быстро смываться. — Он усмехнулся. — К Аскоту, по-моему, он спустил всю прибыль с Индийского Шелка и остался при своих. Люди его склада легко наживают тысячи и так же легко их теряют.
— Он должен испытывать колоссальную веру в Кальдера, — задумчиво сказала Пен.
— Не такую уж колоссальную. Пен, — сказал Гордон. — Вдвое больше того, что живодер заплатил бы за тушу.
— А ты бы купил умирающую лошадь? — спросила Джудит. — То есть если бы Кальдер сказал, мол, купи, и я ее вылечу, ты бы ему поверил?
Гордон с нежностью взглянул на нее.
— Я не Дисдэйл, дорогая; не думаю, чтобы я ее купил.
— И именно так, — подчеркнул я, — Фред Барнет лишился Индийского Шелка. Он думал, что могущество Кальдера — один обман, и не захотел швыряться такими деньгами, только чтобы это проверить. Но Дисдэйл захотел. Купил лошадь и, по-видимому, заплатил Кальдеру... который похвастался своим успехом по телевидению и чуть не был убит за это.
— Вся эта история — ирония судьбы, — сказала Пен, и мы продолжили несвязную дискуссию за кофе.