Надеюсь увидеть вас в ближайшее время на торгах. Ваша Джейн".
— Это очень плохо? — хмуро спросил я. Вместо ответа он молча подал мне второе письмо. Оно гласило:
"Уважаемый м-р Нолес!
Вы просили сообщить вам, как пройдут роды у моей кобылы Жирандетты, которая вам так пришлась по душе. Она благополучно произвела на свет чудесного жеребенка мужского пола, но, к несчастью, он умер через шесть дней. Мы сделали вскрытие, и выяснилось, что у него были деформированы сердечные клапаны, что-то наподобие врожденного порока сердца.
Это большой удар для меня, в денежном смысле тоже, но что поделаешь, такова жизнь. Искренне ваш, Джордж Пейдж".
— А теперь это, — сказал Оливер и подал мне третье письмо.
Бланк со штампом хорошо известного и весьма уважаемого конного завода; само письмо короткое, бесстрастное.
"Уважаемый сэр!
Жеребенок женского пола рожден 31 марта от Корн.
Производитель: Сэнд-Кастл. Деформированы передние ноги. Уничтожен".
Я вернул Оливеру письма и с растущим предчувствием спросил:
— Насколько часты вообще такие уродства?
Оливер сдавленно произнес:
— Случаются. Иногда случаются. Но эти письма — еще не все. Было два телефонных звонка — один этой ночью. Еще два жеребенка погибли от порока сердца. Еще два! Всего пятеро с отклонениями. — Черные зрачки-впадины уставились на меня. — Это уже слишком. — Его передернуло. — А что же другие тридцать пять? Надеюсь... надеюсь, им больше...
— Если вы ничего не слышали, значит, они определенно в порядке.
Он безнадежно покрутил головой.
— Кобылы разбросаны по всей стране. Они приносят жеребят там, где им предстоит следующее спаривание. Никакой обязательной причины нет, чтоб управляющие конными заводами сообщали мне, когда родился жеребенок и как он выглядит. То есть некоторые поступают так из любезности, но они не обязаны, как и я. В смысле как владелец кобылы, а не менеджер жеребца.
— Да, понимаю.
— Так что могут быть и другие жеребята с деформациями... просто я о них не слышал.
Последовала долгая напряженная пауза; в мои банковские мозги медленно закрадываются холодный ужас. На лбу Оливера выступила испарина, угол рта задергался: он попытался разделить свою тревогу на двоих и вместо того удвоил ее.
Телефон внезапно зазвонил, заставив нас обоих подпрыгнуть.
— Ответьте, — попросил хозяин. — Пожалуйста.
Я открыл было рот, желая возразить, что это всего лишь обычный звонок, звонить могут по любому поводу; потом просто поднял трубку.
— Оливер Нолес? — спросила трубка.
— Нет... Это его помощник.
— Ага. Так вы передадите ему сообщение?
— Да, конечно.
— Скажите ему, что Патрик О'Марр ему звонил, из Лимбэллоу, Ирландия.
Уловили?
— Да, — сказал я. — Продолжайте.
— Это про жеребенка, что у нас родился три или четыре недели тому.
Наверное, лучше будет мистеру Нолесу узнать, что нам пришлось его уничтожить, и я прошу прощения за скверные новости. Вы слушаете?
— Да, — сказал я, чувствуя пустоту в животе.
— Бедняга малыш родился вроде как со свернутым копытом. Ветеринар сказал, что оно может выпрямиться через неделькудругую, но оно не выпрямилось. Мы сделали рентген, оказалось, что путовая кость и роговой башмак сросшиеся и недоразвитые. Ветеринар сказал, что им уже не развиться правильно и малыш ходить не сможет, что уж говорить о скачках. А так был чудный пацан, по всем прочим статьям. В общем, я звоню потому, что мистеру Нолесу, ясное дело, хочется, чтобы первый приплод от Сэнд-Кастла принес ему славу, так я объясняю, что наш малыш не годится. Пинк Родес, так кобылу зовут. Скажете ему, ладно? Пинк Родес. Ее здесь будут случать с Даллатоном.
Чудная кобылка. У нее все прекрасно, передайте мистеру Нолесу.
— Да, — сказал я. — Мне очень жаль.
— Ну, дело такое. — Окультуренный ирландский акцент не выдавал особого отчаяния. — Хозяин кобылы убивается, это уж точно, да ведь у него наверняка есть страховка на случай рождения мертвого или уродца, так что всего и делов — подождать год и попытать счастья еще разок.
— Я передам мистеру Нолесу, — сказал я. — И спасибо, что дали нам знать.
— Сожалею и вообще, — откликнулся голос. — Ну, всякое бывает.
Я медленно положил трубку, а Оливер тупо сказал:
— Еще один? Только не еще один.
Я кивнул и пересказал ему все, что сообщил Патрик О'Марр.
— Значит, шесть, — отрывисто буркнул Оливер. — А Пинк Родес... это та кобыла, которую вы видели с Сэнд-Кастлом ровно год назад.
— Да? — Я мысленно вернулся к тому величественному бракосочетанию, обещавшему так много. Несчастный маленький жеребенок, зачатый в радости и родившийся со сросшимся копытом.
— Что же мне делать? — пробормотал Оливер.
— Достаньте страховой полис Сэнд-Кастла.
Он смотрел на меня, не видя.
— Нет, с кобылами. У нас здесь сейчас все кобылы, которые в этом году намечены для Сэнд-Кастла. Они все ожеребились, кроме одной, и почти все уже покрыты. То есть... уже на подходе второй приплод, и если они... если все они... — Он остановился, точно язык отказывался ему повиноваться. — Я не спал ночь.
— В первую очередь, — повторил я, — надо просмотреть полис.
Он протянул руку к шкафу и безошибочно выдернул из плотного ряда скоросшивателей нужный документ, многостраничное дело, отпечатанное частью типографским способом, частью на машинке. Я раскрыл его и обратился к Оливеру:
— Как насчет кофе? Это затянется надолго.
— Ох. Да, конечно. — Он неуверенно огляделся кругом. — Где-то тут что-то было к обеду. Пойду воткну вилку. — Он помолчал, затем добавил для ясности:
— Кофеварка.
Я знал состояние, когда язык говорит одно, а мысли прикованы к другому.
— Хорошо, — сказал я. — Отлично.
Он кивнул; его мыслительный механизм давал перебои, и я догадывался, что, когда он доберется до кухни, ему придется долго вспоминать, зачем он туда шел.
Страховой полис был составлен на профессиональном жаргоне, непонятном клиенту, и до отказа напичкан труднопроизносимыми словами и предложениями, чей смысл был ясен лишь тому, кто посвятил этому жизнь. По этой причине я читал его с большой осторожностью, медленно, внимательно, от слова до слова.
Там было множество определений «несчастного случая» и оговорено число ветеринарных врачей, с которыми необходимо проконсультироваться, дабы они в письменном виде представили свои заключения, прежде чем Сэнд-Кастл (в дальнейшем именуемый «жеребец») по необходимости должен будет подвергнуться гуманной ликвидации по той или иной причине. Были оговорены виды переломов, отдельно поименованы кости, которые не поддавались заживлению, а также упомянуты возможные повреждения мышц, нервов и сухожилий, не дающие основания для ликвидации, исключая те степени сложности, при которых жеребец в действительности не может стоять.