В ту же субботу около двух пополудни семья, отдыхающая на пикнике, наткнулась на машину, спрятанную за густой порослью кустов можжевельника.
Мотор автомобиля работал, и дети отдыхающих, заглянув в окно, увидели человека, развалившегося на заднем сиденье с трубкой во рту. Они узнали его по кудрям и бородке. Дети, как сообщалось, пребывали в состоянии истерического шока, а родители гневались, как будто какая угодно власть где угодно способна позаботиться о том, чтобы самоубийства не портили окружающий пейзаж.
Дань Кальдерову чудодейству появилась по телевизору в тот же вечер, и я подивился иронии, по которой мастер, знавший так много обо всяких снадобьях, выбрал газ, чтобы уйти из жизни.
Он отъехал едва тридцать миль от своего поместья. Он не оставил записки. Люди, которые готовили вместе с ним отложенное шоу Микки Бонвита, сказали, что ничего не понимают, а Дисдэйл позвонил Оливеру и сообщил, что в связи с трагической смертью Кальдера он отказывается от покупки Сэнд-Кастла.
Я, когда об этом услышал, был наполовину закован в бесконечно раздражающий меня гипсовый доспех, а внутри меня скрипели осколки костей, и их было больше, чем я хотел бы знать, а еще была уйма малиновых кровоподтеков, оставленных подкованными копытами.
Мне довольно неохотно выделили отдельную палату — уединение в болезни рассматривалось национальной службой здоровья как греховная роскошь, и в понедельник вечером Пен вновь проделала весь путь от Лондона, чтобы доложить о лабораторных находках. Она поцеловала меня и насупилась.
— У вас изнуренный вид, — заявила она.
— Больница — утомительное место.
— Наверное, ничего другого ожидать не приходилось. Вот уж не думала...
Она поставила в кувшин для питьевой воды букет роз и пояснила, что они из сада Гордона и Джудит.
— Они передают, что любят вас, — легко сказала она. — И сад у них прекрасный.
— Пен...
— Да. Ладно. — Она пододвинула стул для посетителей поближе к кровати, на которой я полусидел, полулежал в гипсе, прикрытый халатом с чужого плеча, накинутым поверх байковых одеял. — Вы в самом деле, как говорят, сорвали банк.
— Вы правду говорите? — воскликнул я.
Она бодро усмехнулась.
— Нет сомнения, что Кальдер покончил с собой не только потому, что увидел вас живым и услышал, что вы хотите сделать анализы крови у мертвой лошади. Прежде всего он узнал, что вы успели взять все эти штуки из приемной. Лучше уж так, чем многие годы в тюрьме и полный позор.
— Многие люди предпочли бы позор.
— Только не Кальдер.
— Да.
Она открыла плоский черный портфель, который держала на коленях, и извлекла оттуда несколько отпечатанных страниц.
— Мы вчера целый день работали и сегодня утром тоже, — сказала она.
— Но сперва вот что: Гордон немедленно сдал на анализ кровь мертвой лошади в Исследовательский центр, и ему сегодня утром сообщили по телефону, что лошади дали изобутразин этила, что противоречит обычной ветеринарной практике.
— Да что вы говорите.
Ее глаза блеснули.
— Господа из Центра сказали Гордону, что любая лошадь, которой дали изобутразин этила, становится неуправляемой и буквально лезет на стену.
— Именно это она и делала, — сдержанно заметил я.
— Это средство всегда используется как транквилизатор, чтобы собака не лаяла или ее не тошнило в автомобиле, но лошадей оно совершенно сводит с ума. Одно из его фабричных обозначений — Дикель, если вам интересно. Все ветеринарные справочники предостерегают, чтоб не давали его лошадям.
— Но обычно... лошадь... его переносит?
— Да, примерно часов шесть бесится, потом ни следа.
Шесть часов, уныло подумал я. Шесть часов...
— В той кошелке с товарами, — сказала Пен, — догадайтесь, что мы нашли? Три таблетки Дикеля.
— Серьезно?
Пен кивнула.
— Серьезно. А теперь навострите уши, милейший Тим, потому что, когда мы поняли, чем занимался Кальдер, у нас просто дух захватило.
Кажется, это вновь с ней случилось, потому что она сидела и с отсутствующим выражением смотрела на листки.
— Помните, — сказала она наконец, — когда мы ездили к Кальдеру на Пасху, мы видели лошадь, у которой была кровь в моче... кристаллурия, как он это назвал... и антибиотики не помогали?
— Да, — сказал я. — Случалось, он лечил лошадей от этого.
— Угу. И этих пациентов предварительно пользовал Ян Паргеттер, пока был жив, не так ли?
Я стал припоминать.
— По крайней мере некоторых.
— Так... Помните, вы говорили мне в субботу, до того как вас погрузили в «скорую», что в шкафах некоторые баночки с капсулами были помечены только буквами типа а+в, б+в, с+с?
Я подтвердил.
— Три капсулы с одной прозрачной и одной синей половинкой содержали с+с. Витамин С и сульфаниламид. — Она взглянула на меня, ожидая реакции, но витамин С и сульфаниламид звучали безвредно, и так я и сказал.
— Да, — согласилась она, — по отдельности в них ничего плохого, но вместе они могут спровоцировать кристаллурию.
Я застыл.
— Кальдер сделал эти капсулы намеренно, с целью спровоцировать болезнь лошади, а уж потом он смог бы ее «исцелить». И единственное чудо, которое от него требовалось, — просто прекратить давать капсулы.
— Боже, — сказал я.
Она кивнула.
— Мы и сами с трудом поверили. Поймите, это означает, что Ян Паргеттер почти наверняка все знал. Потому что, видите ли, кто еще может всучить тренеру, или хозяину лошади, или кому там еще бутылочку с капсулами с надписью «антибиотик», с наказом давать ежедневно. А эти капсулы — именно то, что причиняет недомогание.
— Пен!
— Я лучше немного поясню, если вы потерпите. Если дать сульфопрепарат тому, кто в нем не нуждается, — безразлично, лошади или человеку, ничего особо страшного не произойдет, потому что моча обычно слегка щелочная или только слегка кислая, и препарат благополучно выводится из организма. Но витамин С — это аскорбиновая кислота, она делает мочу гораздо кислее, и кислота взаимодействует с сульфопрепаратом и образует кристаллы, а кристаллы вызывают боль и кровотечение... как растертое в порошок стекло.
Последовало довольно долгое молчание, потом я сказал:
— Дьявольщина.
Она кивнула.
— Когда Кальдер заполучит лошадь к себе в конюшню, он может ускорить лечение, дав ей бикарбонат соды, который сделает мочу вновь щелочной и растворит кристаллы, и при большом количестве питья лошадь придет в норму практически сразу. С волшебной быстротой, так сказать. — Она остановилась, потом улыбнулась и продолжила: