– Все прошло, – вздохнул я. В тот момент я совсем позабыл, что он стоял за моей спиной. – Трудно ходить было из-за порезов на ногах, но теперь уже лучше.
– Кит чуть было не умер от шока, когда вы выхватили у него палку.
«Теперь он будет осторожней, – подумал я с сожалением, – для меня это вряд ли может обернуться преимуществом».
– Куда едем? – спросил Дарт. Он машинально повернул в сторону ипподрома, когда мы выехали из ворот усадьбы. – Обратно, к Гарднерам?
Я пытался собраться с мыслями:
– Вы не знаете, Ребекка сегодня выступает? Он ответил несколько озадаченно:
– Нет, не думаю. Она, конечно, была на встрече.
– Мне нужно поговорить с Марджори, – сказал я. – И съездить в Стрэттон-Хейз.
– Что-то не могу вас понять.
– Ладно, но отвезете меня туда?
Он рассмеялся:
– Я, значит, теперь за шофера у вас?
– Из вас выйдет шофер намного лучший, чем наблюдатель.
– Большое спасибо.
– Или одолжите мне машину.
– Нет, – промолвил он, – я отвезу вас. С вами никогда не соскучишься.
– Тогда сначала к Гарднерам.
– Есть, сэр.
Миссис Гарднер встретила меня у себя на кухне с деланным испугом, сказав, что я одолжил ей пятерых поваров на слишком короткое время, часа совсем недостаточно. Я предложил ей пользоваться их услугами еще несколько часов. Она сказала, что предложение принимается.
– Скажите мне, если я злоупотребляю вашей добротой и подбрасываю их очень надолго, – предупредил я ее.
– Не говорите глупостей. Я их люблю. И, кроме того, Роджер говорит, что, если бы не вы, ему бы не видать работы, как своих ушей, – и что бы мы тогда делали.
– Он так думает?
– Не думает, а знает.
Чувствуя себя благодарным и несколько успокоенным, я оставил Дарта в кухне, пошел к автобусу и там, оставшись в одиночестве, вставил украденную кассету в магнитофон.
Она оказалась записью телефонного разговора, сделанной дьявольски простым способом, к которому теперь прибегают, шпионя за кем-нибудь с помощью сканера, расположенного вблизи передающего или принимающего телефонного устройства.
Я всегда испытывал опасения в отношении того, что ставшие достоянием гласности подслушанные разговоры носят случайный характер – неужели кто-то день за днем слушает, что творится в личной жизни других людей, и записывает все это на магнитную ленту, надеясь, что когда-нибудь попадется что-нибудь, представляющее рыночный интерес? А ведь кто-то действительно слушал.
Один голос на пленке с известным допущением можно было определить как голос Ребекки, ее сообщник говорил с юго-восточным акцентом, не кокни, нет, он проглатывал все согласные, типа «д», «т» или «с», которые стояли в середине слов. Стрэттон выходило как «Стрэ'он», а Ребекка как «Ребе'а».
«– Ребе'а Стрэ'он? – произнес мужской голос.
– Да.
– Что у вас, дорогуша, есть для меня?
– Сколько платите?
– Как обычно.
Потом короткая пауза, и она тихо говорит:
– Я скачу на Соупстоне в пятом заезде, шансов никаких, лошадь не готова. Ставьте все, что можете, на Кэтч-эз-Кэтч, он из кожи лезет, и на него ставят, кто понимает.
– Это все?
– Да.
– Спасибо, дорогуша.
– Увидимся на скачках.
– Там же, – подтвердил мужчина, – перед первым».
Запись щелкнула и замолчала. Я мрачно извлек кассету, потом вытащил на свет Божий фотографию и пакет с опасной информацией.
Из конверта я вынул другой, потолще, и вскрыл его ножиком. Там лежал еще один конверт, на этот раз белый, и еще одно коротенькое письмо от Уильяма Стрэттона, третьего барона, его сыну Конраду, четвертому.
Там было написано:
«Конрад!
Моему горю нет границ. Всегда помни, что Кит имеет обыкновение обманывать. Я в отчаянии. Я стремился все разузнать и теперь не знаю, что делать с полученными сведениями. Решить должен ты. Но будь осторожен.
С.»
С дурным предчувствием я разрезал белый пакет и прочитал его более пространное содержание, когда я добрался до последней строчки, у меня затряслись руки.
Мой не-дедушка указал мне способ, как мне раз и навсегда разделаться с Китом.
Я сложил конверты в их первоначальном порядке и, разыскав липкую ленту, заклеил верхний коричневый конверт, чтобы его не могли по случайности открыть. Потом я посидел некоторое время, положив голову на руки, осознавая, что если бы Кит знал, что я заполучил, то убил меня на месте, и что теперь передо мной стоит дилемма, какой я в жизни не представлял, и суть ее в том, смогу ли я в ближайшее время перехитрить смерть.
Опаснейшая информация. Нет, не опаснейшая, смертельная.
Дарт довез меня до Стрэттон-Хейза. По пути я по своему мобильному телефону связался с домом Марджори, она была на месте и высказала мне свое недовольство.
– Вы не были на нашей встрече!
– Не был. Извините.
– Было черт знает что, – сердито пожаловалась она. – Пустая трата времени. Кит непрерывно орал, и ничего решить не удалось. В отношении продажи он какой-то фанатик. Вы уверены, что не сможете раскопать его долги?
– Имоджин знает о них? – спросил я.
– Имоджин!
– Если я напою ее до белых слонов, сможет ли она рассказать что-нибудь о делах мужа?
– Но это же бесчестно.
– Боюсь, что это так.
– Хорошо бы, если бы она знала. Но лучше не пробуйте, потому что если Кит застанет вас… – Она замолчала, потом без нажима спросила: – А вы принимаете его угрозы всерьез?
– Приходится.
– А вы не думали о… об отступлении?
– Да, думал. Вы заняты? Мне нужно кое-что вам рассказать.
Она сказала, что, если я дам ей час, я могу приехать к ней, с чем я и согласился. Мы с Дартом доехали до Стрэттон-Хейза, где он поставил машину в том же месте, как и в мой первый приезд, и, как обычно, оставил ключ в замке зажигания.
– И что теперь? – спросил Дарт.
– У нас почти час. Может, взглянем на северное крыло?
– Но это же развалины, я ведь говорил вам.
– Развалины – моя профессия.
– Совсем забыл. О'кей. – Он отпер дверь с обратной стороны дома и снова провел меня через пустынный вестибюль без мебели и занавесей на окнах, а потом через широкий коридор с окнами, построенный как картинная галерея, но с голыми стенами.