– Потому что за ней следят! Она хочет разоблачить каких-то жуликов и должна была в тот раз оставить документы этому Печорину, но не застала его, и ей пришлось взять их с собой…
– А Макс? – спросила вдруг Мотька.
– Что Макс? – не поняла я.
– Макс тоже связан с жуликами?
– Почему ты так думаешь?
– Он ведь ее искал, и помнишь, чем-то напугал проводницу, она ему сперва нагрубила, а потом он ей что-то сказал…
– Может, он просто дал ей денег? – предположила Вирве.
– Может, и так, но все-таки Тамара от него пряталась… Надо бы нам с ним разобраться, с этим Максом, – сказала Матильда.
– Но как? – удивилась Вирве. – И потом, он друг Таты…
– Ну и что? Тетя Тата ничего о нем не знает, только то, что он когда-то с ней учился, а теперь бизнесом занимается! Нет, я печенкой чую, что-то с ним не так.
– Печенкой? – поразилась Вирве. – Это как?
– У Матильды печенка – самый чувствительный орган, – объяснила я. – Чуть что, мы сразу у ее печенки спрашиваем совета.
– Да ну тебя, Аська! Я и вправду тут что-то чую! Интересно, тетя Тата записную книжку с собой взяла или дома оставила?
– Матильда, – перебила ее Вирве, – погоди ты с Максом. Ася, скажи, а что будет с документами?
– Да, правда, Аська, что с документами? – поддержала ее Мотька.
– Документы мы возьмем в Москву, и, если в течение месяца Тамара не объявится, я должна буду передать их какому-то Евгению Печорину.
– Евгений Печорин? Жалко, что не Онегин! А как, кстати, звали Печорина? – поинтересовалась Мотька.
– Григорий Александрович, – ответила я.
– Я считаю, что мы должны его между собою на всякий случай звать Германном! – заявила Мотька.
– Почему? – поразилась Вирве.
– Не почему, а зачем! – поправила ее Матильда. – Затем, что вдруг нас кто-то подслушивает! И ни Евгения, ни Печорина быть не должно! Значит, Евгений Печорин по кличке Германн!
– Но ведь Печорин же герой Лермонтова, а Германн – Пушкина! – напомнила Вирве.
– Хорошо, тогда будем звать его Демоном! Тебя Демон устраивает? – осведомилась Мотька. – Тамара и Демон, чем плохо?
Мы расхохотались и остановились на Демоне.
Дома я первым делом обследовала мамины вещи, не оставила ли она записную книжку, но нет, конечно, она, как всегда, лежит в маминой сумке. И вдруг из книги, которую читала мама, выпала закладка. Я подняла ее. Что это? Какой-то номер телефона. И буква «М». Почерк не мамин. Может, это то, что мы ищем?
– Вирве, смотри, это таллинский номер?
– Вроде да!
– Давай позвони туда и спроси по-эстонски Макса!
– А что мне ему сказать, если это его телефон?
– Можешь ничего не говорить, просто положи трубку.
– А вдруг у него номер с определителем?
– Тогда пойдем и позвоним из автомата.
– Ну, выясним мы, предположим, что это его телефон, и что дальше? – спросила Вирве.
– А дальше я приглашу его на свидание! – нахально заявила Матильда.
– На свидание? – испугалась Вирве. – Но он же тебя знает!
– А я вовсе не собираюсь с ним встречаться, просто он придет на свиданку, покрутится там, поймет, что его надули, и пойдет домой, вот мы за ним и проследим.
– Ну, узнаешь ты, где он живет, и что с того? – допытывалась Вирве.
– А вдруг он не домой пойдет, а куда-нибудь по делам? – предположила я.
– Чепуха! Если человек выкроил время для свидания, зачем он его на дела будет тратить? – пожала плечами Вирве.
– Ничего не чепуха! Бывает всякое! – возразила я, впрочем, не слишком уверенно.
– Ладно, для начала надо выяснить, его ли это телефон, – напомнила Матильда. – Пошли к автомату.
Мы спустились вниз и дошли до угла, где был автомат. Вирве набрала номер. И вскоре кто-то затараторил по-эстонски.
– Ну, что? – хором спросили мы с Матильдой.
– Это его номер, но он уехал в Тарту.
В Тарту? Вместе с мамой? Интересно!
– Он, наверное, на концерт тети Таты поехал! – предположила Мотька.
– Не обязательно! Мало ли какие у него дела могут быть в Тарту, – сказала я.
– Нет, точно, он в тетю Тату влюблен!
– Матильда, отвяжись ты со своей любовью! – воскликнула я. – Знаешь, Вирве, она везде видит любовь!
– И что, разве я ошибаюсь? Почти всегда это так! Если уж моя мама влюбилась…
– Твоя мама влюбилась? – с сочувствием проговорила Вирве.
– Влюбилась…
– В кого?
– В полковника.
– Он плохой?
– Да нет, ничего плохого пока не могу о нем сказать… Но все равно мне это странно…
– Ага! Теперь тебе странно! – закричала я. – А когда мой дед влюбился и мне это было странно, ты меня не понимала!
– Признаю свою ошибку! Но твой дедушка – это совсем другое дело, он – артист, всемирно знаменитый, в него все женщины влюбляются, а моя мама просто на почте работает.
– А на почте что, не влюбляются? – резонно заметила Вирве. – Он красивый, этот полковник?
– Да нет, только здоровенный. Видный, как мама говорит.
– А мама у тебя красивая?
– Мама? – Мотька задумалась.
– Конечно, она красивая, – вмешалась я. – Я сколько раз слышала, как и мама, и тетя Липа, и дедушка говорили: такая интересная женщина и столько лет одна!
– А где твой отец? – полюбопытствовала Вирве.
– Он нас бросил, когда мне был годик, и с тех пор не появлялся, я обычно говорю, что он умер, для меня он все равно что умер! – жестко проговорила Мотька.
– И ты никогда не пыталась его найти? – спросила Вирве.
– Зачем? Мы ему не нужны, и он нам не нужен!
Под вечер мы отправились гулять на Вышгород, по эстонски – Тоомпеа. Налюбовавшись Таллином сверху, мы по горке Харью спустились на площадь Свободы – Вабадузе вяльяк, посидели на лавочке, отдохнули, потом еще покружили по Нижнему городу и по улице Георга Отса вышли к театру «Эстония».
– Ой, не могу, ноги отваливаются! Давайте посидим! – взмолилась Матильда.
Мы сели в дивном сквере возле театра, и Вирве сбегала на угол за мороженым.