Он покосился на копию списка, лежавшего на одеяле.
— То есть, вы хотите сказать, к Полу Янгу?
— Думаю, да… Да. Он заметил спокойно:
— Информация о винных этикетках входит в компетенцию консультанта, это безусловно. А вот подбираться к нему слишком близко вам, пожалуй, не стоит.
Анри Таве на своем экспансивном английском попросил передать привет моей дорогой матушке.
Я сказал, что передам.
Он сказал, что совершенно счастлив слышать мой голос по прошествии стольких месяцев и еще раз выразил соболезнования по поводу кончины моей дорогой и любимой Эммы.
Я поблагодарил его.
Он сказал, что нынешний урожай привел бы меня в полный восторг, особенно удался в этом году мелкий душистый виноград. Все в Бордо только и говорят, что теперь можно достичь незабываемых рекордных результатов 1970 года.
Я поздравил его с этим.
Он спросил, не могу ли я выкроить время и приехать. Вся его семья, все друзья будут просто счастливы.
Я выразил сожаление, что дела в магазине не позволяют отлучиться на длительный срок.
Он меня понял, c'tst la vie <Такова жизнь (фр)>. И выразил надежду, что сумеет помочь и ответить на все вопросы, раз уж я позвонил.
Ободренный этим высказыванием и преисполненный благодарности, я объяснил, что произошла подмена вина. Упомянул также о существовании различных этикеток.
— Увы! — воскликнул он. — К сожалению, это не первый случай. Весьма прискорбный к тому же.
— Если я опишу одну из этикеток… не могли бы вы выяснить, настоящая она или нет?
— Конечно, — ответил он. — Завтра, Тони, дорогой.
Я звонил ему из кабинетика в лавке, на столе передо мной стояла бутылка «Сент Эстеф». Я сказал:
— На этикетке изображен chateau <Замок(фр)> в окрестностях Сент Эстефа, хорошо известной вам деревни.
— О да, там жили мои дедушка с бабушкой! Я там всех знаю.
— Да… На этикетке также имеется текст, где упоминается Шато Кайо, — я продиктовал по буквам. — Вам это что-нибудь говорит?
— Нет. Однако не забывайте, в окрестностях О Медо находится около двухсот небольших замков. И всех их я, конечно, не знаю. Но постараюсь выяснить.
— Замечательно, — сказал я. — Ну а далее там написано: «Misen bouteilles par W. Thiery et Fils, negotiants a Bordeaux» < «Разлито В Тьери и сыновья, коммерсантами из Бордо» (фр )>.
Тут Анри Таве сразу же насторожился.
— Не знаю никакого В. Тьери и сыновья, — проворчал он. Месье Таве, будучи сам negotiant a Bordeaux, знал почти каждого винодела в лицо. Не то что какой-нибудь там замок в семидесяти километрах к северу. — Выясню, — обещал он.
— Ну и, наконец, указан год урожая.
— Какой год?
— 1979-й. Он фыркнул.
— О, урожай был обильный и вполне качественный.
— Вообще довольно красивая этикетка, — заметил я. — Кремовый фон, на нем черные и золотые буквы, а сам chateau вычерчен схематически, но очень элегантно, одной линией. Надо сказать, этот chateau мне что-то страшно напоминает… Жаль, что вы не видите этого рисунка, тут же узнали бы.
— Так отклей этикетку, Тони, мой мальчик, и пришли ее мне.
— Да, это мысль.
— Ну а вино под этой этикеткой? — осведомился он. — Что это было за вино?
— Похоже, в основе итальянское. Возможно, смешано с югославским, потом опять смешано с тем, что оказалось под рукой. Думаю, определить его происхождение не под силу даже профессионалу-дегустатору. Довольно светлое, легкое… Не слишком выраженный вкус. Немного незрелое. Но в целом довольно неплохое. Пить можно. Откуда бы оно ни взялось, его не слишком испортили перед тем, как разлить по бутылкам.
— Бордо в бутылках… — задумчиво протянул он.
— Если этого chateau не существует, вино могли разлить где угодно, — заметил я. — Пробку я сохранил. По виду новенькая, никаких букв или цифр.
Передо мной на столе стояли, выстроившись в ряд, шесть пробок, все одинаковые. Когда в подвале деревенский винодел разливает вино по бутылкам, он печатает на пробке свое имя и год урожая. И торговец или потребитель, заказывающий деревенское вино, всегда первым делом смотрит на пробку. Вообше-то мошенник вряд ли станет подделывать и пробку — слишком уж велик риск. Можно нарваться на знатока, который с первого взгляда распознает что ему подсовывают что-то не то.
Надо сказать, что этикетки для бутылок с вином из «Серебряного танца луны» были подобраны с толком. Знакомые, всеми уважаемые названия, вина такого сорта стоят недешево. Само же вино, капля среди безграничного моря европейских вин, стояло изготовителю примерно одну пятнадцатую от суммы, которую выкладывали за него клиенты Ларри Трента.
Я спросил Анри Таве, когда он теперь позвонит.
— Завтра вечером, в это же время. Постараюсь утром все выяснить.
Я поблагодарил его несколько раз, и мы распрощались. Я представил, как он торжественно восседает у себя в столовой за большим обеденным столом, покрытым кружевной скатертью, и попивает арманьяк после ужина. И категорически отказывается идти смотреть телевизор с женой.
На следующий день, ровно в час, как и было договорено, Флора заехала за мной в лавку в роскошном автомобиле Джека. И мы отправились на скачки в Мартино-парк. По дороге она неумолчно болтала — очевидно, просто нервничала. Все разговоры сводились к тому, чего я не должен говорить Окни Свейлу, владельцу лошади, которого она так боялась.
Вообще, на мой взгляд, Флоре было совершенно некого бояться. И комплексовать — тоже незачем. В мире скачек ее знали, для дамы средних лет, матери семейства, выглядела она просто прелестно. Да и одета была соответствующим образом — в пошитый на заказ костюм и, по всей видимости, страшно дорогие туфли. Однако, как известно, самоуверенность происходит из внутреннего состояния, а что касалось внутреннего состояния Флоры, то оно сейчас больше всего напоминало застывший и немного трясущийся студень.
— Только не спрашивайте, почему его зовут Окни, — говорила она. — Просто его там зачали.
Я рассмеялся.
— Да-да, правда, и это ему не нравится. Нет, само имя нравится, есть в нем какое-то благородство и величие, а это для него очень важно. И, Тони, дорогой, если б он обладал манерами и произношением Джимми, то имя Окни было бы ему в самый раз… Придает нечто возвышенное, отмечает принадлежность к высшему классу. У вас это тоже иногда прорывается, нет-нет, не смейте спорить, это в вас есть, но я-то знаю, Тони, вы все время подавляете это в себе, потому что работаете в лавке и не хотите выделяться среди других, ну вы меня понимаете…
Эти ее рассуждения рассмешили и одновременно огорчили меня. Еще в самый первый день пребывания в лавке, куда я поступил мальчиком на побегушках, подметал и таскал ящики и коробки, я вдруг понял, что мой голос и произношение не соответствуют обстановке, и постарался изменить их. Это оказалось не так уж сложно — побольше горловых звуков, язык держать ближе к передним зубам, словом, нечто противоположное занятиям по фонетике, когда я из кожи лез, чтоб научиться говорить по-французски как настоящий француз.