— Значит, вы знаете, кто это сделал? — решительно спросила Клэр.
Дана тревожно глянула на нее.
— Мне надо поговорить с ним. Наедине. Понимаете?
— Но он... — Клэр осеклась. — Филип?
— Все в порядке.
— Мы будем на кухне, — сказала Клэр. — Кричи, если что.
Дана подождала, пока она уйдет, а затем уселась рядом со мной на лестнице полулежа, чтобы быть поближе ко мне. Я смотрел на нее сквозь щелочку меж век одним глазом. Вид у нее был безумный и встревоженный, но я не понимал, почему. Конечно, она волновалась не за мою жизнь, поскольку теперь она видела, что я жив. И не из-за моего молчания, поскольку самое ее присутствие было признанием, что дело могло обернуть для меня еще хуже. Золотистые волосы мягко падали вперед, словно готовы были коснуться меня. Аромат ее духов я ощущал даже своим разбитым носом. Шелк ее блузки щекотал мою руку. Этот голос с каким-то вселенским акцентом... он умолял.
— Пожалуйста, — сказала она, — прошу вас.
— Пожалуйста... что?
— Как мне упросить вас?
“Она, — подумал я, — невероятно привлекательна даже в таком волнении. Я только раз видел ее прежде, и не чувствовал этого, поскольку раньше она только мимоходом дарила меня пустой, ничего не значащей улыбкой, а теперь она со всей мощностью переключилась на меня. Я уж начал думать, что, если смогу, помогу ей”.
— Пожалуйста, отдайте, — горячо просила она, — отдайте то… что я написала для Джорджа Миллеса.
Я лежал молча, закрыв подбитый глаз. Она неверно поняла мое бездействие и разразилась потоком пылких молений.
— Я знаю, что вы будете думать... как я смею просить вас, когда Ивор так обошелся с вами... как я могу ожидать малейшего одолжения... или милости... или доброты... — В голосе ее мешались стыд, гнев, отчаяние и вкрадчивость. Они накатывали волнами, сменяя друг друга. Просит милости для своего отца?.. мужа?.. любовника? Избить до полусмерти — не такое уж легкое дело, но она весьма успешно пользовалась этим в разговоре. — Пожалуйста, умоляю вас, отдайте!
— Он вам отец? — спросил я.
— Нет. — Вздох, шепот, вздох.
— Тогда кто?
— Мы... у нас была связь.
“Недоговариваешь”, — холодно подумал я.
— Пожалуйста, отдайте мне те сигареты, — сказала она.
Что? Я не понимал, о чем она говорит.
Стараясь не мямлить, стараясь, чтобы моя медленная речь звучала ясно, я проговорил:
— Расскажите мне... о ваших отношениях... с ден Релганом... и... с лордом Уайтом.
— Если я вам расскажу, вы отдадите? Пожалуйста, пожалуйста, отдайте!
Мое молчание она растолковала по крайней мере как возможную надежду. И поспешила объяснить. Речь ее то и дело сбивалась, затем наступало неверное молчание. И во всей ее речи, покаянной и оправдательной, звучало одно — бедная я, маленькая, мной воспользовались, я ни в чем не виновата.
Я открыл распухший глаз и посмотрел на нее.
— Я жила с ним два года... мы не были женаты, все было не так... не как семья... “Просто секс”, — подумал я.
— Вы говорите как он, — сказал я.
— Я актриса. — Она слегка вызывающе помолчала, ожидая, что я буду спорить, но я не собирался. — Очень хорошая актриса, смею вам заметить.
“Он что, ее по каталогу “Эквити” (“Эквити” — профсоюз актеров Великобритании.)искал?” — язвительно подумал я, но спросить не удосужился.
— Прошлым летом, — сказала она, — Ивор пришел прямо-таки сияя, его осенила блестящая идея. Он был так собой доволен... сказал, если бы я помогла ему, то он меня не обидел бы... в смысле, он хотел сказать... — Она осеклась, но было понятно, что он имел в виду. Не обидел бы в финансовом смысле. Эвфемизм для жирной взятки.
— Он сказал, что на скачках есть человек, с которым надо пофлиртовать. До тех пор он обычно не брал меня на скачки. Но он сказал, чтобы я пошла с ним и назвалась его дочерью, чтобы посмотреть, может ли этот человек клюнуть на меня. Понимаете ли, это было как бы в шутку. Он сказал, что у него репутация холодного, как снег, человека, и что он хочет подшутить над ним... Вот так он сказал. Он сказал, что этот человек всем видом показывает, что готов на сексуальные приключения... по-особому поглядывает на хорошеньких девушек, похлопывает их по руке... вы понимаете.
Я подумал, как это, должно быть, странно быть хорошенькой девушкой, если считаешь, что для человека в годах вполне нормально искать себе сексуального партнера, и ждешь, что тебя похлопают по ручке.
— И вы пошли, — сказал я.
Она кивнула.
— Он такой лапочке... этот Джон Уайт. Это оказалось просто. В смысле... он нравился мне. Я просто улыбнулась... и он мне тут же понравился... и я ему... словом, Ивор сказал правду, он действительно подыскивал девушку. И вот я подвернулась.
“Вот она и подвернулась, — подумал я, — красивая и не слишком глупая, и попыталась поймать его”. Бедняга лорд Уайт заглотил крючок потому, что сам этого хотел. Его годы и ностальгия по юности обманули его.
— Конечно же, Ивор намеревался использовать Джона. Я видала это... это было так ясно, но я в этом не видела никакого вреда. В смысле... почему бы и нет? Все было прекрасно, пока мы с Ивором не отправились на неделю в Сен-Тропез. — Прелестное личико затуманилось гневом воспоминаний. — И этот чертов фотограф написал Ивору... сказал оставить в покое лорда Уайта, или иначе он покажет ему те наши снимки… меня с Ивором... Ивор просто побагровел, я никогда не видела его в такой ярости... только на этой неделе.
Как я понял, нам одновременно пришла в голову мысль, что на этой неделе мы оба стали свидетелями того, как взбеленился ден Релган.
— Он знает, что вы здесь? — спросил я.
— Господи, нет! — Вид у нее был перепуганный. — Он не знает... он ненавидит наркотики... мы только об этом и скандалили... Джордж Миллес заставил меня написать этот список... сказал, что покажет снимки Джону, если я откажусь... я ненавидела Джорджа Миллеса... Но вы... вы же отдадите их мне, правда? Пожалуйста... пожалуйста... вы же должны понять... это же уничтожит и меня, и всех, кто замешан... Я заплачу вам... если вы отдадите его мне.
“Решающий момент”, — подумал я.
— Что я должен... отдать вам? — спросил я.
— Да ту обертку от сигарет, конечно же. С записями.
— Да... почему же вы писали на сигаретной обертке?
— Я написала на обертке красным фломастером... Джордж Миллес велел мне написать список, и я сказала — ни за что, а он велел написать список красным фломастером на целлофановой сигаретной обертке, и что я могу после этого говорить, что это не я сделала, — кто воспримет всерьез какие-то каракули на обертке... — Внезапно она замолчала и с проснувшимся подозрением спросила: — Ведь она у вас, да? Джордж Миллес отдал ее вам... вместе со снимками... разве не так?