– Не сомневаюсь, – согласился Гораций.
– Скоро я собираюсь выступить в «Мерв Гриффин шоу». – Она с довольным видом пережевывала фаршированную оливу. – Мне нравится Мерв. Он такой душевный.
– Да, хороший.
Она наклонилась к нему поближе.
– Очень хороший, – подмигнула она многозначительно. – Очень, очень хороший.
– Прекрасно.
– Да.
– Да.
Олимпия вошла в бар. Остановилась. Огляделась. Сразу же заметила Лаки. Взглянула на нее еще раз. С трудом поверила своим глазам – неужели ее худенькая, маленькая, невзрачная подружка превратилась в такую красавицу. И нигде ни грамма жира.
Лаки перехватила ее взгляд, их глаза встретились на мгновение, и они снова стали детьми, прогуливавшими вместе уроки, тайком приводившими к себе мальчишек и игравшими с ними в «почти» – игру, которую, как им казалось, придумали они сами.
Большую часть жизни Лаки провела в одиночестве, без подруг, без матери, без кого-нибудь, с кем она могла бы похихикать или поболтать, только однажды, давным-давно, у нее была Олимпия.
Она бросилась к ней через всю комнату, раскрыв объятия.
Олимпия отшатнулась.
Лаки инстинктивно поняла, что та не в восторге от ее замужества. Ничего странного. Действительно, произошло нелепое совпадение. Вместо объятий она потрепала бывшую подругу по плечу.
– Олимпия! Сколько лет, сколько зим. Ты прекрасно выглядишь.
Олимпия лихорадочно соображала, как получше ответить. Слишком большая доза кокаина затуманила ей мозги. Она хотела казаться холодной и вести себя так, будто ей все равно, хотя ей было совсем не все равно, что Лаки бросила ее и ни разу не попыталась найти, даже когда они обе выросли и могли встречаться с кем угодно.
– Маленькая Лаки Сант, – ледяным тоном процедила она, обращаясь к ней так, как ее звали в школе. – Ты явно подросла.
– Надеюсь.
– Ты всегда была такой глупой гусыней.
– Спасибо.
– Разве на правду можно обижаться?
Лаки заговорила потише:
– Давай не будем устраивать сцен, хорошо?
Олимпия вскинула голову.
– А кто устраивает сцены? Уж конечно, не я. С чего мне их устраивать?
Лаки спасло появление Франчески. Она надела красное, в тон волосам, бальное платье. На ее шее сияло ослепительное рубиновое ожерелье. Гораций вздрогнул. Он никогда раньше не видел этого ожерелья. Значит, его подарил ей Димитрий – следовательно, роман продолжался вовсю.
– Черт, – пробормотал он.
– Вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на Берджесса Мередита? – спросила Алиса, играя фальшивыми ресницами. – Я всегда находила его таким привлекательным мужчиной.
На обратном пути в порт Ленни проголосовал, и его подвезли два загорелых немца-гомосексуалиста. Они не знали ни слова по-английски, а он не говорил по-немецки, но они обменялись множеством вежливых кивков и улыбок.
На борту яхты он первым делом встретил капитана Пратта.
– Хорошо погуляли, сэр? – поинтересовался тот.
Ленни так и не понял, показалось ему или нет, но он готов был поклясться, что капитан понимающе подмигнул.
– Спасибо, да, – ответил он.
– Вы немного опоздали, – добавил капитан. – Все как раз садятся обедать.
– Я переоденусь за пять минут. Не окажете ли вы мне любезность сообщить моей жене, что я уже здесь?
– Разумеется, сэр. – Еще одно заговорщицкое подмигивание. – Должен сказать, сэр, ваша мать – замечательная женщина.
«О, черт. Капитан хочет трахнуть Алису. Извини, приятель, ты лет на двадцать старше, чем требуется, чтобы понравиться Тростинке Алисе».
– Да, – уклончиво отозвался Ленни.
Гости коротали время в вежливых беседах, пока слуги заканчивали сервировку стола и разливали изысканные вина в серебряные кувшины. Олимпия обнаружила, что ей отведено место рядом с Джино Сантанджело. Она изо всех сил выпятила грудь и начала отчаянно флиртовать с ним. Он, конечно, старик, но, если Лаки можно заполучить Димитрия, почему ей нельзя вскружить голову ее отцу?
Она наклонилась к нему поближе.
– Держу пари, вы даже не помните, когда мы с вами встречались в последний раз, – прошептала она.
Он как раз помнил. Та картина навечно врезалась в его память. Шестнадцатилетняя Олимпия Станислопулос с торчащей вверх розовой попкой, сосредоточенно делающая минет своему тогдашнему приятелю.
– Знаешь, ты права, я действительно не помню.
Она поджала губки.
– Да бросьте! Как вы могли забыть!
Он знал, что он действительно хотел бы забыть. Нынешнюю поездку. И всех собравшихся. Завтра же он организует телеграмму, срочно вызывающую его в Нью-Йорк.
Олимпия предупреждала: «Мы переодеваемся к обеду». Интересно, что она имела в виду? Ленни неохотно облачился в костюм. Что за идиотизм! Почему он мирится совсем этим? Одного вчера хватит за глаза. Он с завтрашнего дня решил брать с собой в город Олимпию. Там наверняка масса отличных ресторанов, он не собирается проводить весь отпуск, разыгрывая из себя надутого индюка на радость этим толстосумам.
Ленни погляделся в зеркало и подумал, успеет ли он выкурить «косячок». На миг ему показалось, что в зеркале рядом с ним возникло отражение той девушки с пляжа. Смуглая, таинственная, сексуальная... Ему всегда нравились блондинки, но с ней он забыл о всех блондинках на свете, даже об Иден.
Неужели он наконец свободен? Да!
Но почему он по крайней мере не выяснил, как ее зовут?
Ленни ослабил узел галстука, взъерошил рукой волосы, закурил «косячок», пару раз глубоко затянулся и отправился на обед.
– Бизнес есть бизнес, – декламировал Сауд Омар. – А женщины есть женщины. И вместе им не сойтись.
– Что за старомодная чушь, – воскликнула Лаки. – Где вы прятались последние пятьдесят лет?
Сауд растерянно замигал, он не привык, чтобы женщины ему противоречили. Кроме того, он вовсе не к Лаки обращался, а просто делал общее замечание.
– Я согласна с вами, Сауд, – пискнула Флафф. – Я вовсе не хочу работать. Нет, ни за что. Фу!
– И тебе никогда не придется, мой персик, – вставил Дженкинс Уайлдер. – Умненькие девочки все имеют, даже не поднимая пальчика.
– Только попочку, – пробормотала Лаки.
Алиса прыснула.
Франческа многозначительно посмотрела на Димитрия.
Сьюзан сказала:
– По-моему, всем женщинам следует учиться в школах искусству ведения дома. Готовке, шитью, вообще всему, что нужно для содержания дома в порядке.