Как наркоману – в поисках дозы.
У пацана были блекло-голубые глаза, как у меня. У дочери Люнетты, очаровательной темноволосой кокетки лет шести-семи, – темно-голубые, цвета кобальта, как у Николая. Я не верю во все эти анализы, в ДНК и прочую ерунду. Здесь – все доказательства, и других мне не надо. И черт меня возьми если я не сделаю все, что только можно, для своего третьего сына и дочери Николая. Они не будут здесь гнить, как прокаженные в специально отведенном их месте.
– Мы с Александром… – Люнетта споткнулась, откашлялась и снова продолжила… – в общем, у него есть конюшня. И лошади. Не хочешь посмотреть?
Лошади…
Восхитительные, грациозные создания с умными и все понимающими глазами. Нервные, благородные линии… это не тяжеловозы, это скакуны лучших кровей.
За дворцом была конюшня с закрытым манежем. Крытое здание – песочного цвета стены обрываются зеленой волной купола из укрепленного стекла. Под копытами в вольготном манеже хрустит крупнозернистый, чистый песок, и я наблюдаю, как мой сын выгуливает арабского жеребца, управляясь с ним только лишь голосом. Жеребец бежит по кругу, высоко вскидывая копыта…
И все было бы ничего, если бы не Афганистан за спиной, кровь и смерть, если не учитывать, что Люнетта – не моя жена, и что она здесь в ссылке, и что этот парень считает своим отцом совсем другого человека и явно ненавидит его, потому что тот его предал. А когда я скажу ему правду, то он будет ненавидеть и меня, потому что я тоже предал его и его мать. И еще есть куча соглядатаев в доме, агенты МВД, которые уже явно отсняли все, что происходит, во всех ракурсах и отправили в Санкт-Петербург, и Ксения, которая непременно увидит это рано или поздно, придет в ярость, потому что тоже сочтет себя преданной. В гневе она способна на все или почти на все, но, если она добьется моей отставки, это еще не самое страшное будет, это простой, честный и открытый ответный удар. Хуже всего будет, если она промолчит, затаит злобу и отомстит в тот момент, когда я буду больше всего нуждаться в ней и ее поддержке. Обопрусь на то, что считаю надежным, и полечу в пустоту…
Я не должен быть здесь. Всем лучше было бы, если бы я безвылазно сидел в Афганистане.
Но мой наркотик – снова со мной. Я – конченый наркоман, доверять которому нельзя. Ни в чем, ни на минуту…
Александр закончил с жеребцом, передал его конюшему. Подошел к невысокой ограде, глаза его сверкали радостью и гордостью, как у всякого человека, отлично справившегося с трудным делом…
Я не знал, как начать и вообще что говорить. Но он мне помог.
– А я вас знаю! – сообщил он.
– Вот как? И кто же я?
– Вы адмирал Воронцов. Тот, кто расправился с генералом Тимуром. Про вас говорил весь Интернет и статьи в газетах писали.
– Вообще-то это был не я, – сказал я, – я просто тот старый мерзавец, которого можно сунуть под объективы телекамер, который умеет говорить правильные слова и которому не надо больше служить. Те люди, которые действительно это сделали, продолжают служить, и миру совсем ни к чему знать про их подвиг. Это опасно для них самих, понимаешь?
– Понимаю…
Александр замялся, как будто что-то хотел сказать.
– Говори, – подбодрил его я.
– Я… знаете, я хочу, как вы, служить в специальных войсках.
– В специальных войсках? Это непросто.
– Знаю. Но я занимаюсь каждый день. Здесь все равно нечего делать, и… нет скаутского отряда, но я все равно занимаюсь. Я хотел бы попросить… может, дадите рекомендацию?
Уловив сомнения, подросток горячо выпалил:
– Я не подведу, честно!
М-да… Ну, вот и что делать?
– Саша… проблема в том, что я уже пообещал одному человеку…
На лице подростка отразилось разочарование.
– …но я попрошу одного хорошего друга там, в Афганистане. Ты же знаешь, сейчас я служу там. Он полковник казачьих войск, командир сил спецназа и даст тебе рекомендацию. Полковник Тимофеев Александр Саввич, твой тезка. Я попрошу его приехать сюда, он познакомится с тобой, и я уверен – тебе не откажет. Если ты хочешь служить – ты будешь служить…
Открылась дверь, я заметил какую-то даму и понял, что пришло время для учебы. Александр, как и многие дворянские дети, учился не в гимназии, а с личным преподавателем и при помощи специальных дистанционных курсов, которые читали лучшие педагоги страны.
Увидев меня, дама замялась, и я поднял руку, прося еще немного времени. Дама понимающе кивнула.
– Александр, я еще хотел поговорить с тобой…
– Я знаю, – сказал подросток, проведя растопыренными пальцами по шевелюре, словно расческой. Это был мой жест, у меня никогда не было при себе расчески. Как-то не уживались вместе – я и расческа.
– Про что ты знаешь?
– Про вас и маму.
– Да? Откуда?
– Я скачал фотки про Тегеран. Я много искал всего о том, как шла война с махдистами, скачивал фотки из Инета. Там вы и мама – на балу. Все нормально.
– Александр, знай, я не навязываюсь к тебе в отцы, ты не думай, ладно. Просто… я буду навещать твою маму, ты как – не против?
– Да не. Маме давно надо было найти кого-нибудь. А этот…
– Кто – этот?
– Да так. Никто…
Подросток повернулся и пошел к выходу с манежа, неуклюже ступая по податливому крупнозернистому речному песку…
Своему сыну я не нашел смелости сказать, что он – мой сын. Может… потом поймет он сам, но это позиция труса. Труса и слабака, влекомого течением жизни, как детский кораблик – весенним бурным ручьем. Оставалось еще одно. Анахита… и разговор с ней будет не менее сложным. Особенно после того, что было ночью – это не решило проблемы, а только усугубило их.
Мой наркотик – снова со мной. Я – конченый наркоман, доверять которому нельзя. Ни в чем, ни на минуту…
Анахиту я нашел в укромном местечке – там, в чаше из речного песка бил родник, видимо, не искусственный, а настоящий, который был здесь, когда сюда пришли строители. Здесь не было ярко выраженного берега, из этого небольшого озерца не вытекала река – просто песчаная чаша и бьющий на дне ее ключ. Люнетта сидела на берегу, и смолистые сосны защищали ее своими колючими лапами от всего зла этого мира…
Я присел рядом, на корточки.
– Ты сказал ему? – спросила Люнетта, не поворачиваясь ко мне.
– Нет. Надо было?
– Не знаю…
Поговорили…
– Послушай… – сказал я, – я должен тебе кое-что сказать.
– Говори.
– Я… короче так, – набрался смелости я, – ты, наверное, этого не знаешь. Но… в общем, у тебя есть деньги. Около тринадцати миллиардов рейхсмарок. Наверное, даже больше.