– А как быть с просачиванием, сир?
Граф Сноудон употребил военный термин «просачивание», обозначающий проникновение исламских экстремистов и террористов на контролируемую территорию.
– Просачивание… – махнул рукой Король, как будто это ничего не значило, – конечно, оно будет. Но, во-первых, пуштуязычные повстанцы выйдут на чужую им территорию, на которой говорят в основном на дари. Во-вторых – на этой территории будет немало беженцев из Джелалабада, с территорий, оставленных русскими, – и как, думаете, они встретят гостей? В-третьих – у русских огромный опыт, как справляться с такими ситуациями. В-четвертых – это вряд ли случится. Никто не пойдет отвоевывать единый Афганистан. Для тех, кого что-то не устраивает, будет намного проще мигрировать туда, где его все будет устраивать. Там нет дворянства, люди низкого звания, они уклонятся от боя. Русские кого-то купят, кого-то убьют, но сейчас им важно застолбить статус-кво. Дальше… через десять лет афганцы посмотрят, как живут на территории повстанцев и как живут на территориях под контролем русских, – и сделают свой выбор. И тогда русские будут готовы сделать новый шаг – в Индию. Эта проблема не имеет военного решения, граф…
Король задумался.
– Князь Воронцов – реальный или номинальный командующий группировкой?
– Сир, все данные указывают на то, что реальный.
– Тогда, граф, я прошу встретиться с ним еще раз…
Граф Сноудон долго не раздумывал:
– Извините, сир, но мой ответ – нет.
Король удивленно посмотрел на своего придворного – к таким ответам он явно не привык.
– Извольте объясниться, граф.
– Сир, как я уже сказал, князь Воронцов последовательный и непримиримый враг Англии. Он ненавидит Англию, эта ненависть – непременная черта его натуры, одна из тех черт, которые составляют его личность. Он не перестанет ненавидеть Англию, пока она существует. Его прадед погиб при прорыве к британским берегам русского флота. Его дед, его отец были военными моряками, и все они действовали, с тем чтобы причинять вред Англии. Сам Воронцов причинил нам вреда возможно больше, чем любой из живущих на земле. Он может принять некое временное перемирие или то, что мы называем «джентльменское соглашение», и выполнит его, как офицер и дворянин, но ненавидеть нас он никогда не перестанет. Иначе он перестанет быть самим собой. Завербовать его невозможно, Ваше Величество, не думайте. Это то же самое, что завербовать русского Императора.
– А кто сказал, что его необходимо завербовать? – спросил недоуменно Король.
– Сир, но вы же только что сами…
– Я употребил слово «встретиться», граф…
– Да, сир.
– Встретиться и поговорить.
– Сир, князь Воронцов вряд ли будет о чем-то разговаривать со мной, равно как и с любым англичанином.
– Интересно. Но вы же доставили ему послание, разве нет?
– Да, сир. Но мне удалось поймать князя Воронцова в тот самый момент, когда он был с семьей, на прогулке, осматривал исторические ценности Бухары. Капитан-лейтенант Кейн прикрывал меня со снайперской винтовкой, сир, и мне удалось передать послание. Думаю, адмирал Воронцов до сих пор испытывает досаду по этому случаю, и вряд ли мне удастся повторить это. Как и любой русский, он постоянно вооружен.
– Странно, – сказал Король, – вы не говорили про семью.
– Я сам этого не знал, пока не увидел, сир. Потом я доложил вам о том, что видел, слышал, и передал и об угрозах, высказанных адмиралом Воронцовым…
– Да, да… – сказал Эдуард Девятый, – их Император Павел, очевидно, тоже не испытывает особой любви к Англии. Он прислал мне сюда премилое послание, причем почтовым отправлением. Не хотите взглянуть?
– Да, сир.
Король отпер секретер и достал большой конверт дешевой бумаги.
– Извольте…
Граф открыл конверт и достал карту с перечеркнутой красным карандашом крест-накрест территорией Англии. На его лице ничего не отразилось, но это лишь потому, что дворяне умеют скрывать свои эмоции.
– Сир, это послание только подтверждает мои слова. Это объявление войны. И адмирал Воронцов с радостью примет в ней участие…
– Правильно, – сказал Король, – и мы не будем принимать участие в войне, потому что мы слабее их. Пока – слабее. Это значит, что мы будем хитрее их, именно потому что не можем быть сильнее. Именно потому я прошу вас, граф, встретиться кое с кем в Афганистане или на другой территории, нейтральной.
– Я готов, сир.
Король кратко пересказал, с кем нужно встретиться и по какому поводу.
– Добавлю, сударь, можете немного подкорректировать мои… указания. Вы хорошо знаете местные реалии…
Граф качнул головой.
– Сир, это, скорее всего, провокация русской контрразведки. Этого не может быть.
– Уверены?
– Сир, я уверен, что с этим со всем что-то не так.
– А я не даю вам легких поручений, – холодно сказал Король, – я всего лишь прошу встретиться с этими людьми и оценить обстановку. Это так сложно?
– Сир, ваше слово для меня закон.
Король смотрел безучастно и холодно.
– Сообщите мне, как вам удастся сделать это. Потом оставайтесь на субконтиненте… вы нужны мне там. Инструкции я передам через доверенных лиц.
– Да, сир. Я отправляюсь немедленно.
– У вас есть три дня, граф…
Король жестом руки остановил придворного.
– Три дня, – повторил он, – это приказ. Дайте немного времени другим людям, исполняющим аналогичные мои приказы.
Граф понял, что Кейн был здесь не просто так.
– Сир!
– Три дня. Идите…
Стемнело окончательно, в темных коридорах – хоть глаз выколи, самое раздолье для привидений. С аудиенции Короля граф вышел через другую дверь, не желая повторять ошибки неопытного в придворных делах Кейна: никто не должен знать, о чем и сколько времени ты говорил с Королем, поэтому никогда не покидай короля той же дорогой, какой ты пришел к нему. Граф шел к лестнице, ведущей во внутренний двор замка, он достал сотовый телефон и начал набирать чей-то номер телефона, чтобы понять, то ли ему надо снимать номер, то ли ему найдется сегодня приют. За этим занятием граф Сноудон утратил бдительность, чего при дворе нельзя было допускать еще вернее, чем в бою.
Чья-то рука появилась из-за тяжелой портьеры, и граф, не успев ничего предпринять, оказался в плену…
– Привет… – тяжело дыша, промолвил он, когда ему удалось освободить губы от намного более приятного занятия…
Вместо ответа он получил пощечину, да такую, что искры из глаз посыпались.
– Эй, за что?! – возмутился он.
– Тихо…