Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценитель драматургии, но она будет моим первым читателем, и мне это важно.
– Вот возьми, только если тебе покажется, что это скучно, ты мне скажешь.
– Обещаю!
Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения я сразу уснула и проснулась от того, что Эмма трясла меня за плечо:
– Сашка, кончай дрыхнуть!
– А? Что? – Спросонья я ничего не поняла.
– Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знаток и все такое, но, по-моему, это кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать, и сопли пустить можно, и конец клевейший – одним словом, мне жутко понравилось. А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда старый хрен к Ирине подъезжает, я чуть не уписалась! Одно слово – кайф! Вставай, подруга, пошли выпьем винца по такому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?
– Конечно. Что за вопрос.
– Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всего знает! В Париже меня прямо задолбала. Мама, а вот такой-то король вот с такой-то королевой… А вон там горбун какой-то жил, забыла, как звать, похоже на японское что-то – вроде Хакамады…
– Квазимодо? – сообразила я.
– Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала – где там, одной сотой… У меня тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею, конечно. Может, если бы побольше книг читала, теперь и сама могла бы писать свои романчики. Но с, другой стороны… а, ладно, что сделано, то сделано. Но дочкой могу гордиться!
– С полным правом! – искренне подтвердила я.
– Ох, и неохота мне в Москву, столько дел. Вздохнуть некогда. Слушай, я знаешь чего думаю… Я, когда твою пьесу читала, все разных артистов на роли ставила. Тараса точно твой бывший играть должен, это ведь с него написано, да? Я, конечно, не знакома с ним, но мне так кажется, а вот этого пожилого дядечку лучше Паладьева никто не сыграет!
– Эмма, ты меня поражаешь! Я именно Паладьева себе в этой роли и представляла. Он само обаяние!
– Во-во! А Марию кто бы сыграл? Лучше всех была бы Фрейндлих, но она уж старая, зато Ирину она могла бы… Во кайф был бы… Сашка, я возьму твою пьесу в Москву, я что-нибудь с ней там сделаю! Знаешь, если у меня есть цель, я стену лбом могу прошибить.
– Погоди, Эмма, я не знаю, надо ж сначала ее кому-нибудь показать. Я прекрасно к тебе отношусь…
– Ну понятно, я ж не специалистка. Ладно, сначала покажу какому-нибудь специалисту, не дрейфь! Я пупком чую, что это пойдет!
Эмма уехала, и жизнь вошла в свою колею. Я запретила себе думать об Алексе, стала жить по строго заведенному порядку, чтобы все успевать. Рано вставала, вместо гимнастики, которую ненавижу, полчаса каталась на роликах, потом принимала душ, пила кофе и садилась за работу. С утра я писала новую пьесу, и это было мне интереснее всего на свете. А после обеда садилась за Эммин роман. Работа над ним продвигалась на удивление быстро. Я поняла, что вообще могу работать только в темпе, мне так интереснее. Вторая пьеса была в известном смысле тоже обо мне, но биографических совпадений там было меньше, только история с кражей наследства.
И разумеется, это опять была комедия. Я, видимо, подсознательно решила высмеять помаленьку собственную жизнь. Говорят же, человечество смеясь расстается со своим прошлым, а я как-никак крохотная часть человечества, не больше, но и не меньше.
Минул январь, за ним февраль и начался март, то есть весна… Дуня влюбилась. Я это поняла по отсутствующему выражению, с которым она иногда сидела за столом, по лихорадочному блеску глаз, когда она возвращалась из школы.
– Дуняша, ты втюрилась? – спросила я ее как-то в автобусе, когда мы ехали в Пальму покупать ей новые туфли.
– А ты откуда знаешь? – испугалась она.
– Вижу. Что ты так дернулась? Это нормально, я в твоем возрасте вечно была в кого-нибудь влюблена. Поделиться не хочешь?
Она смерила меня недоверчивым взглядом.
– Ты маме не скажешь?
– А происходит что-то такое, чего маме знать не следует?
– Нет, ничего такого не происходит. Просто я не хочу, чтобы она мне лекции читала по половому воспитанию.
– Мама дорогая, – воскликнула я, – а что, пора читать?
– Ничего не пора, но она… Она мне в Париже все объясняла, какая страшная штука СПИД, и все такое…
– Но она права. Слушай, скажи мне, сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Так… Где ты его нашла?
– Он работает в аптеке, недалеко от школы. Он такой красивый, Саша, не хуже твоего Глеба, только он… Он негр, понимаешь?
– Ну и что? Негры бывают даже очень красивые. Но дело не в красоте. Он-то как к тебе относится?
– Хорошо относится. Он говорит, что никогда не встречал таких умных девчонок. Понимаешь, он работает и учится, а я ему помогаю.
– Работать или учиться?
– Учиться, конечно!
– Как его зовут?
– Габриэль.
– Ты с ним целовалась?
– Нет, – тяжело вздохнула Дуня, – он на меня и не глядит, у него есть девушка, Долорес. Хорошенькая, но дура конченая… Представляешь, она его ко мне ревнует!
– Не такая она и дура… Сейчас ты, конечно, еще маленькая, но годика через два Долорес может ему здорово обрыднуть, а ты подрастешь… Он сам-то умный?
– Он очень, очень умный! – горячо воскликнула Дуня.
– Ну тогда у тебя есть все шансы на взаимность.
– Ты так думаешь?
– Если б не думала, не говорила бы. Только ты не спеши, а главное – не показывай ему свою любовь. Это вредно.
– Почему?
– Потому что так жизнь устроена.
– Ты своего Глеба любила?
– Любила.
– И он на твою любовь наплевал?
– Ты же все знаешь.
– А этот тип, который на Новый год приезжал, он что, тоже сволочь?
– Да нет… Просто он не понял меня, а я, наверное, не поняла его.
– Ты по нему скучаешь?
– Да нет…
– Что-то неуверенно это прозвучало! – засмеялась Дуня.
Я и сама не была ни в чем уверена. Я отгоняла все мысли о нем, но по ночам он снился мне, и я просыпалась в таком томлении, мне так не хватало его именно в постели… Но время берет свое, и ничего с этим не поделаешь. Сейчас для меня главное – писать… А неутоленные желания и вправду хорошо сказываются на работе.
– Ты с ним расплевалась, да? – вернула меня к действительности Дуня.