Во рту все онемело от сладости ягоды. Она лежит на языке…
Фелисити, несущая в руках золотарник. Голос Энн, сильный и уверенный. Горгона, стремительно идущая по полю битвы…
Нужно только проглотить ягоду, и все будет кончено. Все забыто. Проглоти ягоду — и вместе с ней все хлопоты, все заботы, все надежды. Как легко избавиться от всего…
Картик. Я оставила его у того дерева. Дерево. Я там что-то делала…
Так легко, очень легко…
Картик.
С огромным усилием я выплевываю ягоду, живот сводит от рвотных позывов, когда я пытаюсь стереть с языка сахарное онемение. Все тело болит, как будто я целую вечность толкала огромный камень вверх по склону, но теперь наконец от него избавилась.
— Мне очень жаль. Я не могу пойти с вами. Не сейчас. Но могу ли я кое о чем попросить?
— Если хочешь, — говорит старуха.
— Хочу. Мне бы хотелось отдать свое место другой, — говорю я, глядя на Цирцею.
— Ты хочешь отдать все это мне? — спрашивает она.
— Вы спасли мою жизнь, — говорю я. — Это чего-нибудь да стоит.
— Ты ведь знаешь, я ненавижу всякие самопожертвования, — возражает Цирцея.
— Да, знаю, но я не хочу, чтобы вы блуждали в тумане. Это слишком опасно.
Она улыбается.
— Да, ты действительно неплохо поработала над собой, Джемма.
Она поворачивается к Троим:
— Я согласна.
И Цирцея поднимается на баржу.
Старая женщина кивает мне:
— Что ж, ты сделала выбор. Теперь назад не повернуть. И что бы ни случилось в будущем, тебе придется это принять.
— Да, я знаю.
— Тогда мы желаем тебе удачи. Больше мы не встретимся.
Я возвращаюсь на грязный, окутанный туманом берег, а младшая из трех женщин отталкивается шестом от дна реки, и баржа уходит в туман, и Цирцея тает в тенях. Я медленно шагаю обратно, пока ноги наконец не вспоминают, что значит передвигаться быстро, и тогда я бегу, бегу что есть сил, прорываясь сквозь туман жадно и решительно, и наконец мне кажется, что я лечу. И тут я ощущаю крепкие ветки, упершиеся в спину, и острую боль в боку. Я прижимаю ладонь к боку — а когда отнимаю ее, она испачкана кровью.
Я вернулась туда, где была, на замерзшую пустошь Зимних земель.
— Картик, Картик!
Голос у меня слабый и хриплый. Та малость магии, что еще оставалась у меня, убывает.
Глаза Картика полны тревоги.
— Джемма! Ты не должна шевелиться! Если твоя кровь упадет на почву Зимних земель…
— Я знаю.
С огромным усилием я втыкаю кинжал в дерево по самую рукоятку и падаю назад, стараясь оказаться подальше от путаницы корней. Я прижимаю ладонь к ране, и кровь просачивается между пальцами. Дерево пошатывается. Обитатели Зимних земель отчаянно кричат, видя его смертельную рану. С оглушительным треском ствол раскалывается, трещина расширяется — и вся магия, что была скрыта внутри, изливается наружу.
— Отойдите! — кричит горгона, но уже поздно.
Вся сила дерева до единой капли вливается в Картика. Его тело принимает ее, как сотню мощных ударов. Картик падает на землю, и я пугаюсь, что магия убила его.
— Картик! — отчаянно кричу я.
Он, пошатываясь, поднимается на ноги, но это уже не Картик. Он стал чем-то совершенно другим, он как будто начерчен светом и тенью, его глаза меняются, они то карие, то пугающие голубовато-белые. Он так ярко светится, что мне больно на него смотреть. Вся сила дерева — вся магия Зимних земель — теперь поселилась в нем, и я не знаю, что это может означать.
— Картик!
Я тянусь к нему, и моя кровь падает на замерзшую землю.
— Все начинается сначала! — слышен сквозь общий шум крик какого-то охотника.
Раненое дерево оживает. Корни обвиваются вокруг моих лодыжек, ползут по ногам. Я кричу, пытаюсь отбежать, но дерево пожирает меня.
— Мы его не убили, — говорю я. — Почему?
— Его нельзя убить, — гремит Амар. — Оно может лишь измениться.
Фелисити и Энн пытаются выдрать корни, а Фоулсон рубит их, но новые побеги сильны.
— Я говорил тебе, что ты приведешь ее к нам, брат, — печально произносит Амар. — Что ты станешь ее погибелью.
Картик светится силой.
— Ты говорил, чтобы я следовал зову своего сердца, — отвечает он, и нечто в Амаре, нечто, оставшееся от прежнего, слышит его слова.
— Да, брат, говорил. Ты дашь мне покой?
— Дам.
Стремительным тигриным движением Картик хватает меч Амара. Амар вскидывает руки, и Картик разрубает его пополам. Оглушительный вопль, ослепительный свет — и Амар исчезает. Картик прижимает ладонь к моему боку. Магия оживает, и мы оба загораемся светом, теряемся в тени… Сила Картика вливается в меня, и магия Зимних земель смешивается с магией Храма. И на одно краткое мгновение мы становимся безупречным союзом. Я ощущаю его в себе, себя в нем. Я слышу его мысли; я знаю все, что скрыто в его сердце, что он намерен сделать.
— Нет, — говорю я.
Я пытаюсь отодвинуться, но он крепко меня держит.
— Да, это единственный путь.
— Я не позволю тебе!
Картик прижимает меня сильнее.
— Долг должен быть уплачен. А ты нужна нашему миру. Я всю жизнь ждал, когда же наконец увижу цель. Пойму свое место. И теперь я это ощущаю.
Я качаю головой. Слезы обжигают мои холодные щеки.
— Не надо…
Картик печально улыбается.
— Теперь я знаю свою судьбу.
— И что это?
— Как раз это.
Он целует меня. У него теплые губы. Он стискивает меня в объятиях. Корни дерева вздыхают и опадают с моей талии, а рана на боку мгновенно исцеляется.
— Картик, — я плачу, целуя его щеки. — Оно меня отпустило.
— Это хорошо, — кивает Картик.
И коротко вскрикивает. Его спина изгибается, каждый мускул напряжен.
— Отойди! — кричит горгона, глядя на меня холодными глазами.
— Ну и дела… — в благоговении произносит Бесси.
Магия захватила Картика, и теперь я вижу, что именно он сделал. Он позволил дереву забрать себя в обмен на мою свободу. Энн и Фелисити тянутся ко мне. Фоулсон пытается оттащить меня, но я вырываюсь.
Слишком поздно, ничего не изменить. Зимние земли согласились на сделку.
— Если бы я могла вернуться назад… отменить… — рыдаю я.
— Никогда нельзя вернуться назад, Джемма, — отвечает Картик. — Ты должна идти только вперед. Строить свое будущее.