Со временем частокол покосился, где бревно прогнило, где вал ополз. Бабы на нем белье сушили, а мальчишки с вала зимой катались да в снежки играли. А в башне сторожевой, что над воротами стояла, ласточки завелись и летучие мыши. Как еще этот частокол на избы да на дрова не разобрали — не знаю. Наверное, чуяли мужики, что пригодится еще частокол.
Ну, вот и пригодился — не от бусурман, а от зверя обороняться. За частокол волки не пошли, восвояси вернулись. Весь день мужики да бабы на частокол лазили и на Реку смотрели. А ночью волки снова на лед вышли — свою добычу доедать. И много их в этот раз было — десятка три. Люди за частоколом ревут, кулаками грозятся, а сделать ничего не могут. Снова стали ребята по волкам из ружей палить, да только себе навредили — волки к стрельбе привыкли и бояться перестали.
Меж тем Яков Карлович со старшими мужиками в избе совет держали, что дальше делать. Решили послать в город за подмогой, пороху еще купить. Вызвался и охотник — взял лошадь и утром из деревни выехал. День его прождали, а к следующему утру лошадь вернулась, в мыле и без наездника. Видать, и его, горемыку, волки съели.
После того случая все порешили, что за частоколом безопасно, а в поле идти, или тем паче на Реку, на ту сторону, в лес — верная смерть. Запретили всем строго-настрого после заката из деревни выходить и стражу назначили за тем берегом следить. Яков Карлович один не боялся, выходил и капканы на ночь ставил, да только все без толку: никто в них не попадался.
Так неделя прошла, потом другая. Все это время Яков Карлович с мужиками частокол укреплял, ворота подлатывал. Баню они разобрали на бревна и избу одну старую. Все сгнившие колья заменили, верх навострили и вперед наклонили. Не верил никто, что волки на приступ пойдут, да уж очень страшно всем было, а заняться нечем. А когда работа есть, о плохом думать не приходится. Вот мужики по целым дням пилили, строгали. И еще оружия разного понаделали — палиц, копей, багров — и всем роздали, даже некоторым бабам, если те просили. Егорка вытребовал себе длинную палку, всю в гвоздях, и целый день с ней не расставался, а на ночь под лавку в избе клал.
Стал Яков Карлович деревенских военной науке обучать: командам разным, строю. К концу февраля, почитай, всю деревню в рекруты забрил, только старые да малые остались. Дед Терентий на все это смотрел-смотрел, да и говорит: «Неужто и вправду, ребяты, думаете волков в бою одолеть? Не возьмут ваши пули колдовского волка!» А наши молодцы ему в ответ: «Ты, дед, коли не помогаешь, то и не мешай — ступай к себе в избу и на печку заберись — небось там волки не достанут!»
Дед Терентий не обиделся, головой только покачал и домой ушел. Всю ночь он не спал, с боку на бок на печке ворочался, а с утра, как солнышко встало, надел тулуп и валенки, взял что-то из сундука, за пазуху положил и пошел из деревни прочь. Долго по снегу шел, пока не пришел наконец на дальний край Гнилого озера. Летом-то там напрямик не пройти, да и в обход непросто — берега какие топкие! А зимой за два часа дойти можно, по льду на лыжах.
На том краю озера перелесок был, а там землянка, вся снегом укрытая, и дым сизый из нее вьется. Подошел Терентий к землянке, наклонился и стал внутрь вглядываться — там ли хозяева? Тут его сзади кто-то окликнул. Обернулся старик и видит: стоит перед ним на снегу старая мордвинка, Ашава3. Видать, прошел он мимо нее и не заметил. Да и мудрено ее на снегу-то заметить: на ней чуньки белые, и тулуп из рысьей шкуры, и рукавицы. И волосы у нее белые-пребелые, из-под белой заячьей шапки выбиваются. Только по поясу у нее красной ниткой волшебные письмена прострочены, и веточки рябины нарисованы.
«Здравствуй, — говорит мордвинка. — Давно мы последний раз виделись».
«И тебе здравствовать, — отвечает Терентий. — Да уж, не виделись мы почитай сорок лет — с тех самых пор, как ты из наших краев ушла… Вот этим летом стали люди сказывать, что кто-то за озером снова поселился — я и пришел проведать, не ты ли?»
«Что же летом не пришел, сразу как услышал? Нужды не было? — говорит Ашава. — Ну что же, проходи внутрь, расскажешь».
Отодвинула Ашава полог, зашли они в землянку и сели вокруг огня на чурочки. Ашава котелок на огонь повесила, стала воду греть, веточки в нее бросать разные и травки.
Помолчали они немного. Ашава свое варево разлила в берестовые туески и один себе взяла, а другой Терентию протянула. Потом говорит: «Ну что, дед, я ведь знаю, что не просто так пришел повидаться. Говори, какое у тебя ко мне дело. Заболел, смерти боишься — лекарство попросить хочешь? Или, наоборот, смерть торопишь? Есть у меня и такие лекарства…»
Терентий отвечает: «Эх, стар я стал, чтобы смерти бояться. Но и торопить ее не стану. Не за себя я к тебе пришел просить, а за всю нашу деревню. Не стало нам житья от волков. Как лес на том берегу спалили, не дают нам волки покоя, перестали человека бояться и вот-вот на деревню приступом пойдут!»
«Да уж знаю, — говорит мордвинка. — Этой осенью все вокруг было черное от золы и дыма. Только помогать я вам не стану. Вы каждый год новый лес выжигаете, а все мало. Что мне до твоей деревни? Раньше мой народ на Реке жил, им бы я помогла. Только нет никого из моего народа, все ушли, одна я осталась. А вы для меня люди чужие, пришлые…»
Терентий говорит: «Хоть и пришлые, да не чужие. Ведь Степан, которого волки чуть не загрызли, твоя кровиночка. Помнишь, как родились у нас мальчик и девочка? Ты мальчика мне отдала, чтоб он среди людей рос, а девочку себе взяла в лес на воспитание. Так через мальчика этого, почитай, вся деревня теперь тебе родня. Сын у него младшенький, Егорка, и две дочки на выданье…»
Говорит это Терентий и смотрит на Ашаву. А та насупилась, ложкой в котле мешает и как будто не слышит ничего. Терентий тогда продолжил: «Ну да Бог с тобой. Не хочешь помогать — и не надо, сами справимся. У нас теперь немец живет, с ружьями — он человек смелый, с волками как-нибудь сладит. А тебе я подарок привез. Давно хотел его отдать, да ты из наших краев ушла, мне не сказала, и девочку нашу с собой забрала. Лежал этот подарок у меня почитай сорок лет — дождался, знать, своего часа».
Тут Терентий за пазуху залез и вытащил что-то, в тряпицу завернутое. Развернул тряпицу — а это кукла игрушечная! И так искусно сделана, как живая! Волосы у нее из конской гривы, щечки разрумянены, вместо глаз — два стеклышка зеленых, и наряд — как настоящий, только маленький. Льняной платочек на голове, красной ниткой расшит, с узором рябиновым, и лапотки настоящие, плетеные — даром что с ноготок! Только лицо у куколки темное-претемное, от времени состарилось.
Посмотрел еще раз Терентий на Ашаву — а та как прежде сидит и ложкой в котле мешает. Только в котел слезы падают, одна за одной. Терентий куклу положил, шапку взял — уходить собрался.
Тут Ашава его останавливает: «Постой, не уходи. Как с волками справиться, я не знаю. Вы Белого Волка разбудили, а он свой народ на войну поднял. Надо у бесплотных духов Верхнего Мира совета просить — они для людей главные защитники».